Кто бывал в Опорске-городе, тот историю эту знает, а кто не бывал и даже мимо не проезжал, тот садись удобно и слушай...
…На самом юге земли русской, рубежом с империей кирзунской, течет могучая и быстрая река Ус. Воды в ней широкие, светлые да скорые, да рыбой разнообразной богатые. А на самой середине этой буйной реки образовался большой остров, длинный и широкий, берегами высокий, лесом поросший, камнем ограненный. И видится так, будто вся Россия на этот остров опирается. Оттого и назвали его остров Опор. Издавна селились на Опоре люди служивые да торговые, смелые да отчаянные и головы за Отечество не жалеющие. Выстроили люди на Опоре белый город-крепость Опорск, со стенами высокими, палатами просторными и улицами широкими. Промышляли жители рыбой и зверьем, ремеслами и искусствами, выращивали фрукты и овощи, жили мирно и счастливо, и в ссорах да пьянстве замечены не были. А соседство с империей кирзунской научило людей Опорских всяким оружием владеть, с луков метко стрелять и мечи крепко в руках держать. Кирзуны – народ мелкий, коренастый, многочисленный и каверзный, лицами желтый, а душой черный. Жили кирзуны торговлей, охотой и рыбалкой, воровством да грабежом, городов отродясь не строили, обитали в хижинах из шкур и сами ходили в шкурах. Было у каждого кирзуна по сорок жен и сорок лошадей, а кто побогаче, так всего по семьдесят. И немало бед земле русской приносили кирзуны. А пакостили всё мелко да гадко, а поймаешь кирзуна за занятием недобрым, так он в крик, мол, не я это и вообще меня здесь не было. Бывало, захотят хитрые кирзуны рыбки нашей половить да соболей опорских промышлять, как весь город вставал на защиту и давал подлым отпор. Оттого завели в Опорске постоянное войско, где служили воины-богатыри, сильные и смелые, и решимости полные. А воеводой над ними назначен был чудо-богатырь Борщ Иванович. Ростом Борщ Иванович был до облаков, красотой своей на всю Россию известный, – лицом в ясное солнце, руки как деревца толщиной, ноги, как столбы точеные. И силушкой обладал небывалой, – на правое плечо кобылу садит, на левое жеребца, и даже не подогнется. Служил Борщ-богатырь исправно, воеводил славно и судил справедливо. И было бы все хорошо, кабы не случай один. А свершилось это на начале лета. Город-Опорск проснулся поутру, окна растворил, улицы вымел и приготовился ко дню обычному, как вдруг! послышались крики страшные: - Караул! Убивают! Ой, люди добрые, помогите! Бежала по улице любимая жена Борща Ивановича, красавица писаная Ксения и голосила на весь Опорск. И от крика ее громкого и пронзительного даже воробьи попрятались. Народ дела побросал, из домов повыскакивал, купцы лавки от страха закрывают, не воры ли? Мастеровые ей под ноги бросаются, остановить хотят, а та мчится без оглядки, так что пыль за ней коромыслом. Такого переполоха навела Ксения, что давно Опорск не знал. Удалось людям остановить беглянку, да и то если бы не перегородили телегой дорогу, убежала бы до самой Москвы. Окружили ее мужики да бабы и спрашивают, что стряслось-то, отчего учинила сумбур такой и ералаш? Упала к людям в объятия Ксения, плачет, захлебывается, причитает и ни слова не понятно – бульканье одно да сырость. Вышел тут видный купец Соловец свет Емельянович да как гаркнет: - Цыц, дуреха! А ну утрись и говори, что за беда? Примолкла сразу Ксения от крика Соловецкого, поняла, что люди ей добра лишь желают, и давай рассказывать: - Муженек мой Борщенька с катушек двинулся, бесится как ретивый бык, крушит посуду и мебеля все в доме изломал! И опять в нытье свое ударилась, как медведица подраненная, у-у да у-у! А Соловец хлюпанья Ксениного не замечает и снова за допрос принимается: - А с чего Борщ Иванович такой? Не ты ли напроказила? Чуть примолкла Ксения и молвит: - Что ты, что ты, я не виновата! Я его с ног до головы обхаживаю, себя не жалея, в любви он у меня всегда и в ласке! И снова за свое у-у-у! Соловец тоже за свое: - А может, воевода наш медом али пивом опился, и с похмелья неистовствует? Тут божиться стала Ксения: - Не-не-не, вот вам крест, и в рот этой пакости отродясь не брал, разве что только на свадьбе нашей чарочку пригубил и все! И вновь на весь город завыла. Что ты будешь с глупой бабой делать! Понял Соловец, что дело надо на месте решать и созвал весь народ к Борщеву дому идти и воеводу всем миром успокаивать. А по городу уже слухи недобрые поползли, как мыши серые, по углам да подворотням, по подвалам да поддувалам, под заборами да по чердакам. Шу-шу-шу, шу-шу-шу. Борщ-де Иванович, женушку свою отлупил, дом спалил, а сам к кирзунам сбег. Кто думал, война началась, не иначе, кто говорил, сглазили богатыря нашего, что тот хулиганить начал! Ну, смех от глупостей берет! Собрал Соловец народу в сотню, взял Ксению за руку, и направились они выяснять, какая это бешеная собака укусила воеводу. Пришли к хоромам Борща Ивановича, Ксения, понятно, опять в рев, да только внимания на нее никто уж не обращал. Привыкли, что она вечно воет. А вокруг избы такой бедлам, будто дрались тут только что две хмельные дружины. Горшки да чашки разбросаны, сундуки да лавки раскуроченные, и все стеклом битым усыпано и лоскутьями одежными. Пес сторожевой в будку схоронился, дрожит и нос прячет. Жалко животного-то! А на крыше служка Борщевский сидит в лошадином хомуте, плачет, и спуститься боится. Люди ему руки подают, а он только жмется и глаза выпучивает. Во как прихватило малого со страху! И слышно из окон, что осталось еще в доме что разбить да разломать. Вышел из толпы Соловец, сжал шапку в кулаке и крикнул во всю мощь своей купеческой глотки: - Ну, здравствуй, Борщ Иванович! Что же ты нам, гражданам мирным, такой разбой показываешь? Ты нам всем брат старший, защита наша и мудрость! Выйди к людям, разъясни! А из дома рев львиный и бой посудный, и ни слова русского! Народец Опорский попритих. Где это видано, чтобы воевода так бесчинствовал? Да и кто смелости наберется его успокоить, когда Борщ кулаком дубы валит? Но купец Соловец сам роста немалого, глотнул воздуху свежего и еще зычнее крикнет: - Выходи, воевода, с народом говорить, али трусишь за гадство свое ответить? Тут что-то дивное стало происходить – утихомирился дом и на крыльцо вышел сам Борщ Иванович. Щеки красные, глаза слезные, сам в одной рубахе, а в руках кочерга, изогнутая вензелем. Бросил Борщ искалеченную кочергу на землю и упал на колени пред народом. За щеки свои схватился и завыл пуще своей Ксении: - Прости меня, народ Опорский! Нету умысла в моей беде! И зла-то я никому не желаю, и разоренье такое в дому своем устроил не с лиха! Зубы у меня болят, хоть ты стреляй меня! Нету сладу с болью, вот и крушу, что попадется, чтобы отвлечься малость! Что тут стало! Будто триста тысяч ветров подуло, так народ с облегчения выдохнул! Подбежала Ксения к мужу, обнялись они и зарыдали как две белуги. Тем временем двор воеводин прибрали и служку бедного с крыши сняли. Кувшин меду влили в него, пока он говорить начал, так напугался. Решил Соловец, что воеводу оставлять в нездоровье не гоже и бросил клич по всей земле Опорской, чтоб нашли лучшего лекаря и зубодера. Чтоб страданья богатырские усмирить и его от боли избавить. А чтобы Борщ беды за это время не натворил, привязали его семидесятью канатами и поили его квасом и молоком, чтобы с голоду не помер.
А народ опорский отзывчивый и на добрые дела скор. Поскакали во все стороны острова-Опора шустрые гонцы-молодцы на поиски лучших лекарей и через два дня доставили их к дому Борща с дюжину. Были тут разные, и молодые и старые, и лысые и бородатые, и кто в Академиях зарубежных отучился, и кто от прабабки своей мудрости врачевания постиг. Каждый со своими порошками-зельями, растеньями-кореньями и приговорами-заговорами. Стояли на пороге, шушукались и книжки не по-нашему написанные пролистывали. Купец Соловец всех щедро серебром одарил и наказал, чтоб знаний своих медицинских не таили и лечили Борща Ивановича по совести. Неделю выводили лекари зубную хворь из воеводы, пятеро щипцов об его зубы погнули, двести локтей веревок измочалили, сто потов пролили, тысячу страниц в труху стерли, а не выходит болезнь, хоть ты тресни! И зубы не рвутся и порошки не берут! Ну, наказание какое-то! А Борщ Иванович совсем обезумел, рычит как вепрь дикий и никого кроме своей Ксении узнавать не желает! Вот задача горожанам! Стали тут голоса трусливые подначивать людей на смену воеводы, мол, поставить своего какого, пока из столицы Российской нового не пришлют. Но таких народ быстро обнаружил и указал, в каком месте и чего им надобно отведать, чтоб языки свои поганые заткнуть. Порешил народ городской, что пока жив Борщ Иванович, мы своих стараний не остановим и всю землю обойдем, а средство от этого недуга тяжелого отыщем!
Каким таким ветром, на хвосте какой такой сороки разносятся вести, но прознали хитрые кирзуны о несчастье Опорском и снарядили на остров шайку лазутчиков. Взяли гадкие шпионы лотки коробейников, набросали в них товаров разнообразных, прикинулись торговцами бродячими и тайно перебрались на русский остров. Ходили лазутчики по улицам Опорским, шныряли по рынкам да ярмаркам, слонялись меж домов городских и вынюхивали, выспрашивали, выслушивали что, да как, да где, да почему. Вызнали они, что болен сильно воевода Борщ Иванович, что войско без начальника тоскует и все жители заняты тем, что ищут чудо-снадобье от зубного недуга. О том императору своему и доложили. Император кирзунский был человечишка мелкий, ростом по стремя, а злобный по всю холку. Носил он имя-прозвище Марусс-Девятиглазый. Прозвали его так оттого, что имел император магический Звездный Пояс, и, выложив Пояс по полу в круг, мог он все о своей империи увидеть. И все в своей империи он знал, обо всем слышал и, благодаря силе Пояса, все своими глазами видел. И если у какого кирзуна кулеш готовят, он уже свою чашку с нарочными присылает, где какая семья к свадьбе готовится и невесту наряжает, он уже на коня и почетным гостем просится. А коль откажут Маруссу, так сию минуту налетят его слуги страшные – десять Черных Всадников Звездного Пояса – и искромсают негодного в бахрому, а душу его обратят драгоценным камнем и поместят в Пояс. Молва гласила, что в Звездном Поясе Марусса Девятиглазого драгоценных камней было столько, сколько травы в поле и с каждым днем их только прибавлялось. И никто в кирзунской империи не мог от взора Девятиглазого скрыться, и все жили в страхе и ужасе. И правил так Марусс уже сто лет и ни болезнь его не брала, ни печаль, и даже волос с его черной бороды не выпадал – такая сила у владельца магического Звездного Пояса! Созвал император Марусс в свой шатер командиров с колдунами да министрами и открыл большой совет. А на совете вопрос поставил, какую выгоду может принести кирзунской империи неодолимая хворь русского богатыря Борща Ивановича? Десять быков зажарили к совету, пятьдесят бочек пива наварили, тысячу человек прислуги назначили и держали совет пять дней и пять ночей. Думали-мороковали лучшие кирзунские умы, какую подлость Опорску учинить и придумали. От радости и хохота затрясся императорский шатер так, что деревья покачнулись. Встал император Девятиглазый со своего трона, вышел из шатра и велел созвать глашатаев и известить все население кирзунское: - Повелеваю своей императорской властью! Собрать посольство богатое числом во сто сёдел, с дарами и товарами, шелками да мехами, в сорока сундуках, со сладостями и пряностями в восьмидесяти сундуках и отправить сие посольство в Опорск-град. Разбоя не творить, люд русский приветствовать всячески, желать добра и подарками одаривать. А Главному Колдуну моему быть при том посольстве лекарем и предложить воеводе Опорскому Борщу Ивановичу снадобье, от коего недуг зубной выйдет! Клянусь властью своей имперской, Звездным Поясом и именем своим, будет так! Но не ведала земля Опорская, какой подлостью веет кирзунский ветер, каким горем дни грядущие обернутся! Тяжела твоя доля, славный город Опорск, жестоки твои страдания, великий народ русский!
Уже десятый день хворал зубами знатный воевода земли Опорской, и с каждым днем уходила из него сила. Уж все слезы выплакала красавица Ксения над мужем. Лежит Борщ Иванович в своем доме на широкой кровати, лицом болезненным желтеет, телом слабеет, взором гаснет и от немощи слова вымолвить не может. Лекари вокруг него вьются, словно пчелы вокруг улья, и все их старанья тщетны. Слабо искусство врачебное против тяжкого недуга Борща Ивановича и как сахарные головы под дождем тают надежды на выздоровление. Горе и отчаянье заполонили улицы города-Опорска. Торговля веселая закрыта, и не слышно прибауток коробейников да затейников, не звенят колокольцы на дугах разудалых лихачей. И даже птицы в окрестностях города, в рощах изумрудных да на лугах заливных не поют. И звучит над островом лишь одна мелодия – плач да причитания. Внезапно засвистел ветер с чужого берега реки Ус и принес волшебные ароматы пряностей и благовоний. Послышалась музыка. Звучали рожки и дудки, гремела дробь барабанная и разливались свистки. Со стен крепостных закричали наблюдатели и увидели горожане, что десять лодок кирзунских под яркими флагами императора Марусса и вымпелами праздничными украшенные направляются к Опорскому берегу. Горожане удивлялись, что за диво приключилось? Что за наваждение? Флот кирзунский, не страшась, открыто пристает к Опорску-крепости! Эка новость! А меж тем кирзунские лодки под музыку чудную одна за другой причаливали к берегу напротив ворот городских и малорослые кирзуны выгружали товары на землю русскую. И было там товаров разнообразных несметное количество. И сундуков раскрашенных не счесть, и шкатулок цветных и много чего разного в мешках. Сходили по мосткам ряженые музыканты, гремели в бубны, конники с флагами выводили лошадей убранных в праздничные попоны, скатывали коляски расписанные узорами. Лица стыдливо прикрывая платками, спускались на берег кирзунские жены, в нарядах блестящих, руки-ноги золотыми украшениями увешаны, косы черные самоцветными камнями унизаны. С ними прислуга с тряпками-подушками да игрушками. Выходили строгим порядком воины кирзунские численностью ровно в сотню в острокрылых шапках мехами отороченных, при кривых саблях и кинжалах, в ремнях скрипучих и накидках длинных. Сошли все с лодок, построились в ряд ровный да широкий и расступились. И тут, на носилках золотых и драгоценных двадцать рослых рабов вынесли самого главного господина. Сидел тот в высоком кресле, на шелковых одеялах, ноги поджав, в одеждах богатых. Халат расписан звездами да планетами, на шапке месяц серебряный, на груди ордена сверкающие. К поясу широкому меч кривой кирзунский прицеплен, а рукоятка вся в алмазах. А толст был так, что любая свинья позавидовала бы. И был с господином на носилках старичок плюгавенький да бедненький, в шубейке драной, с кувшинчиком глиняным в руках. - Не иначе, как дохтура подлые кирзуны прислали! – кто-то со стен городских в сторону гостей незваных крикнул. Засмеялись мужики и бабы, заулюлюкали, но криком громким прервал всех тот же купец Соловец. Вышел купец под стены Опорска и крикнул посольству: - По какому делу вы, сыны кирзунские, к нам пожаловали? Остановилось шествие красочное, смолкли барабаны да дудки. Поднял руку богатый господин кирзунский, встал на ноги и рявкнул так, что ивы прибрежные наклонились: - Я главный посол великой империи кирзунской – Баргур, явился с миром и от императора Марусса Девятиглазого мирные грамоты имею! Пришел говорить с воеводой вашим Борщем! И достал из одежд свитки с печатями, передал с мальчишкой купцу. А Соловец руки в боки и отвечает: - Нету нынче Борща Ивановича, на охоте он промышляет! Я – купец – за него! Чего надобно? Тут старичок тот самый в шубейке что-то на ухо послу шепнул. Улыбнулся посол зубами белыми и молвит: - Ай, купец, зачем неправду говоришь? Знаю я, что Борщ Иванович болезнью тяжкой мается, вот и пришел с сочувствием, здоровья ему пожелать! Сжал губы купец от досады, но не растерялся. Отвечает послу: - Прав ты, посол, приболел наш воевода, а со мной что же, ты говорить трусишь? Вновь заулыбался посол и говорит: - Всякий знает о смелости народа кирзунского, и не вижу я, кого мне тут бояться! Ты, купец, лучше читай мои грамоты и нас в палаты воеводины веди, потому как подарки мне вручить надо! - Нет, посол, к воеводе не пущу, а торговлю веди, и город смотри, а я уж тебя не обижу и веселье обеспечу! А жители на стенах городских притихли и слушают речи купеческие да посольские, и про себя размышляют, кабы хитрости какой не задумали кирзуны, с них станется! Велел Соловец дружинникам ворота открыть, посольство пропустить да поглядывать, чтобы чего не вышло. Снялись гости с места и вошли в Опорск.
Долго ли коротко ли гостили кирзуны в Опорске, может день, а может и десять, мы не ведаем, да только ничем дурным не прославились. Как подменил их кто – с людьми русскими сдержаны, в речах приветливы, во взорах дружественны, а товары все лучших сортов. А Соловец всегда с послом рядом и глаз с него не спускает. Глянет вроде посол, нет купца, а только моргнет – вот он! Бдителен купец с кирзунами, хоть и грамоты мирные читал. Скоро кончились подарки, и велел Баргур посольству город покидать и на лодки грузиться. Говорит Соловцу: - Хорош твой город, купец, чист, светел да приветлив, и сам ты хозяин радушный, а вот получается, что ехал я на море, а попал на озеро. Дай ты мне с Борщем Ивановичем увидеться? Нахмурился купец: - Вот вроде с тобой говорю, а вроде как не с тобой! Нельзя к воеводе, вот поправится, тогда приезжай! - Эх, купец, хотел я тебя обрадовать, да видно не судьба. Есть со мной лекарь знатный, по всей империи кирзунской первый. Истинный кудесник! Ты когда слышал, чтобы наш император болел? Соловец честно молвил: - Да с детства, сколь себя помню, живет ваш Девятиглазый долго и всегда здоровее быка! - Во-от, купец! Может, коль дружба такая между нами, дашь ты моему лекарю с Борщем повидаться, а я уж так и быть, с тобой побуду? Подумал Соловец и решил, пусть кирзун под охраной дружинников зайдет к воеводе, да сразу и выйдет без задержек. Ведь сколько уж средств перепробовали, а все не впрок! Свистнул Баргур в толпу и вышел перед ними тот самый старичок. Скромненький, бедненький, с бородкой жиденькой. Стоит, на ветру качается и не смотрит даже, и кувшинчик свой облезлый к груди прижимает. Повели дружинники городские кирзунского лекаря, о тот еле плетется, да все что-то в кувшинчик приговаривает. Заметил это десятник, тряхнул старика так, что кости брякнули: - Ты, что, бестия, там шепчешь, а? А тот съежился как цыпленок под дождем и отвечает дрожащим голосом: - Хароши слова гаварю, здаровье гаварю, здаров бык будет ваевода. Пришли они в дом Борща, стали в горнице перед входом в спальню, где воевода маялся. Старичок сразу приосанился, обутки свои дряхлые скинул, и из-за пазухи коврик вытащил, ветхий как сама древность, а на нем знаки всякие магические нарисованы. Расстелил он коврик пред порогом и опрыскал его из кувшинчика. Тут у всех, кто рядом стоял, и все это видел, глаза на лоб полезли. Коврик засветился сиянием красочным, заискрился и обратился в ткань мягкую дорогую с вышивкой. Бережно кирзун свой коврик поднял, встряхнул и повернулся к дружинникам: - Захадить можно? Велел десятник опочивальню Борщевскую от лекарей да прислуги освободить, – так об этом кирзун попросил, говорит, лечения иначе не выйдет. Затолкали его ребята в спальню и двое с палашами вслед за кирзуном вошли. Лежал Борщ Иванович на трех перинах, на трех подушках, от болезни сизый, и стонал басом. Рядом Ксения верная вся в слезах. Кирзунский лекарь подскочил к воеводе, словно рысь, набросил свою тряпицу на тело богатыря. И забормотал что-то непонятное с шипением да придыханием. И тут чудо случилось! Поднялся с постели Борщ Иванович, глаза в удивлении, руками лицо щупает, зубами щелкает, и понять ничего не может. А тряпица волшебная словно приклеилась к нему, тело обвивает и цветами разными сверкает. - Что за диво? – басом молвит воевода – эта как же, братцы? Чую, силы ко мне возвращаются! Эге-гей! А старик кирзунский проворно коврик свой с тела Борщева снял, свернул бережно и за пазуху спрятал, и с поклонами, с поклонами украдкою из избы вышел. Встал совсем с постели Борщ, подушки скинул и жену свою обнял: - Отмучился я, любимая Ксения, нет теперь во мне хвори! Готов хоть с тигром бороться! Налетели тут дружинники к воеводе, ликуют, по плечам широким его хлопают, а тот и рад как ребенок. А тем временем старик с волшебным ковриком да кувшинчиком серой мышкой тихонечко-тихонечко по улочкам проскользнул и на лодках кирзунских затаился. Соловец с Баргуром распрощались и заверились, что впредь вражды меж ними не будет. Слово твердое скрепили рукопожатием крепким. Погрузилось посольство кирзунское и отчалило.
На следующее утро, едва петухи подъем отпели, решили горожане устроить большой праздник во здравие Борща Ивановича. Созвали на площадь центральную скоморохов да кукольников, гармонистов да дудочников, потешников да рассмешников. Поставили столб с подарками для удалых молодцов, лавки со сладостями для девиц и стали поджидать все воеводу. А тот все не едет и не едет. Уж было хотели посыльного в дом Борща Ивановича отправлять, как пришла недобрая весть. Не судьба народному веселью быть, не ликовать да не радоваться люду Опорскому! Видно, год такой, что только от бед отмахиваться да волосы с досады драть. Прибежал от дома Борщевского молодчик из дружины, сам плачет, рукавом утирается и от горя стоять на ногах не может. Его народ спрашивает, что, мол, да как? И поведал парень горожанам историю страшную: - Злое коварство кирзуны над воеводой нашим учинили! Лечение все то оказалось колдовством! Зубы у Борща отошли от боли, а вот душа-то его и сердце окаменели! Лежит он, бедный, и рук от бессилья поднять не может! Умирает, батюшка Борщ Иванович! Эх, не зря молва народная о кирзунах ничего хорошего не сказывала! Не зря вести о кирзунах недобрые разносились! Учинили, подлые, новую неприятность! Что за наказание! За что нам такая кара? Вновь собрался народ подле дома воеводы, да только не как в первый раз. Неслышно было сейчас ни ругани, ни звонов посудных, ни бития, ни крушения, тихо, как на погосте и только кошки под заборами орут. И опять-таки купец Соловец – голова мудрая – слово взял: - Люди добрые, зайду я в дом, расспрошу Ксению, что да как, и все вам как на духу поведаю! А народ головами кивает, выручай, брат-купец, иди, разведай. Вышел купец быстро. Головой покачивает, плечами пожимает, а лицом грустен-грустен. Обратился к народу: - Братья вы мои, видно бог нас добром не жалует, раз опять наказывает. Вышло колдовство кирзунское на воеводины плечи. Вся сила из него вышла, и жизни в нем теперь на горошину! Ксения-красавица ни жива, ни мертва, овдовела! Эх, я виновен в этом, допустил к Борщу подлого старикана! Хотите – секите меня мечами, хотите – жгите меня огнями, богатство мое разоряйте, дом мой по бревнам разносите, а сможете простить – простите! Но кары мне не избегнуть! Повинен я! И сел на землю купец, руками голову обхватил и заплакал. Но не таков народ Опорский, чтобы граждан своих со свету сживать почем зря! Загалдела толпа, вышли вперед кой-какие мужики, тормошат купца: - Всех в этом вина есть, не кляни себя, Соловец! Мы тоже как дети неразумные в кирзунский силок впутались! Всем и ответ держать. Снова кручина на Опорск опустилась, горе да тоска на улицах. Против колдовства надо колдовством действовать, это и корове ясно, да только где этого волшебства взять? магией-то в городе никто не баловался! Собрали люди собрание на площади, стали выяснять, кто что о колдунах знает, да кто что ведает? Прознали, что на самом краю земли, в дремучем лесу, средь кустов можжевеловых да дубов столетних живет в землянке дедушка древний. Говаривали, что дедушка этот по миру хаживал и чудеса всяческие изучал, и что знал он законы магические и имел вещички волшебные. Да вот никто его уже лет пятьдесят не видывал, и как его искать не знал. Вызвал Соловец десять дружинников, крепких да опытных, и велел голов своих не пожалеть, а отыскать дедушку-колдуна и в Опорск его доставить. - А сам я за воеводу пока в городе побуду. Караулы надо теперь расставлять и провизией запасаться, чую, что не оставят кирзуны нас в покое и войной полезут на землю нашу священную! Тут вышел из толпы юный дружинник, тот, что весть о смерти Борщовой принес, и говорит людям: - Люди добрые, вы меня знаете, зовусь Алешкой, служу лучником в дружине нашей, и мое сердце, как и ваше, от горя рвется! Пустите меня на поиски колдуна! Не смотрите вы на года мои! Я годами молод, а рука как молот! Не подведу и в тягость не буду! Я проходы лесные да пути по звездам знаю, мой дед родной меня премудростям обучил и в любой чаще я тропку найду, и каждый куст мне друг! Пусти меня, Соловец Емельянович, с дружинниками? Не смог Соловец желанию такому противиться и назначил малого в поход. На том и порешило собрание народа Опорского. Проводили смельчаков в дорогу и обещали молиться за их скорое возвращение.
А тем временем в империи кирзунской правитель Марусс в своем шатре пировал и слушал рассказ Баргура: - Русский народ хоть и духом смел, и в плечах широк, и в ногах крепок, а умом как сметана – кисл. Провели мы их, как лисица курицу. Поверили русские в наши добрые грамоты и к себе впустили. Все мы сделали, как ты, император, нам наказал. Товары наши распродали да раздарили, город осмотрели, и воеводу их, Борща, околдовали. Главный Колдун твой приготовил зелье славное и зубную хворь богатыря вместе с силушкой забрал! Вот она его силушка, в узорах на ковре магическом! Повесь этот ковер, Марусс, у себя над ложем и ножи в него бросай, не страшен теперь Борщ-богатырь! Потянулся сладко Марусс, отхлебнул вина из чаши ведерной и говорит: - Ай, молодец Колдун, молодец и ты, Баргур, много песка в глаза русских насыпал, много дел хороших для империи сделал! Теперь проси, что хочешь! Поклонился императору в ноги Баргур и сказал: - Не надо мне награды, великий император, назначь ты меня лучше Командующим, соберу я армию многочисленную и пойду на Опорск войной! Земли русские к твоей империи присоединю! А за работу обещай мне лишь малость. - Какую? Я должен знать. - Отдай мне в жены красавицу Ксению, что нынче вдова Борщева? Рассмеялся коварный Марусс, но сдобрился: - А, забирай Баргур русскую женщину! Мне такого добра не надо, а в подарок тебе на свадьбу дарю я сундук золота, чтобы не горевала молодая красавица в бедности! Стукнулись они с послом чарками, выпили, потом еще выпили, а к ночи и совсем упились, где кто стоял, там и повалились спать. Утром по империи кирзунской огласили императорское распоряжение: - Собирать войско в пятьдесят тысяч конных копейщиков и пятьдесят тысяч пеших лучников, идти войной на русский город Опорск! Командующим верного Баргура назначить! Да здравствует великая кирзунская империя! Вот как кирзуны поганые в свою силу поверили! Как куражатся, подлые! Эх, Борщ-богатырь, как пригодилась бы сила твоя земле русской! Со всех окраин и сторон стекались к императорскому шатру воины, пешие и конные, кто со слугами, кто без оных, кто при одном мече, а кто и при трех. Гремели оружием, хвастали друг перед другом доспехами, мерялись силою на руках, меткостью в стрельбе лучной и в ловкости упражнялись – ловили ретивых жеребцов на скаку. Снаряжались, собирались, вооружались, разбивались в полки и отряды, а командовал всеми толстый Баргур. Ходил Баргур меж солдат князем, в дорогой шубе, с алмазным мечом на поясе, а на груди символ Командующего – звезда золотая с кирзунским гербом. Ходил порядок проверял, поцыкивал да покрикивал, плетью кожаной рабов нерасторопных стегал, ряды строил и лошадям в зубы заглядывал. К третьему дню построилось войско кирзунское числом в сто тысяч клинков. Выстроились перед шатром Марусса с обозами да слугами. Стоят в рядах кирзуны, саблями кривыми звенят, глазами хищными зыркают, утробами ненасытными урчат, языками алчными щелкают, ждут своего императора. Вышел император Марусс в Звездном Поясе, в короне драгоценной и как заорет во всю ширь горла: - Воины мои! Верные сыны кирзунские! Выпала вам честь идти войной на неприятеля, завоевывать новые земли для нашей великой империи! Тому, кто в битвах живым останется, завещаю долю от добычи, русских жен и русских рабов! А кто погибнет за империю нашу, тому честь и слава, и семье его награда в тысячу монет золотом! Идите, мои храбрые подданные, ищите славы в боях! Клянусь своей имперской властью, Звездным Поясом и именем своим, будет так! Тронулись колонны кирзунские к берегу буйной реки Ус. Решили переправу тайную готовить и под крылом ночи звездной высаживаться на берег Опорский. А Командующий Баргур весел был и смешлив, ехал на своих носилках, рабов подстегивал, да вино хмельное пастью своей прожорливой глызгал.
Уходила ночка летняя, тускнел месяц криворогий, осыпались звезды. Взлетел петушок на крышу высокую и Опорску-городу утро прокукарекал, и звезды последние с неба хвостом смел. Пошли бабы-молочницы с кувшинами на базар, отворили люди торговые свои лавки и выставили товар, кто хлеб румяный, кто окорок кровавый, кто горшки глинные, кто ткани длинные. Начинался день рабочий да торговый. А купец Соловец по должности своей военной отправился на стены караулы проверять да дружинникам наказы строгие давать. И восточные заставы проверил, и западные, и северные. А у стены южной рассказали ему воины, что неспокоен берег Уса, птицы не поют, а летают все тревожно над гнездами, словно спугнул их кто. Присмотрелся Соловец и не увидел ничего. Говорит дружинникам: - Что вы головы морочите, нет опасности там, а птахи глупые, неразумные, может, лиса там шурует или соболек гнезда зарит. Подходит тут к купцу старый копейщик и говорит смело: - Ты, купец, хоть и храбр и смел, а все ж купец! Глянь на вымпел наш крепостной, видишь, обвис он от безветрия как сомовий ус и не шелохнется? - Ну, вижу – отвечает Соловец, – а дальше-то что? - А теперь смотри на кусты прибрежные. Ветру нету, а ветви колеблются, словно медведь там балует, а рыка-то не слыхать! И верно – кусты зеленые, что по-над берегом Уса в большом количестве произрастают, раскачивали свои стебли и листочками трясли. И все как-то невпопад. Озадачился Соловец и велел дозор к берегу выслать, разведать, почему в безветренную погоду кусты так разбаловались. Да не успели парни смелые выйти. Раздался свист громкий, пронзительный и обратились прибрежные кусты полчищем кирзунских лучников. Повыскакивали кирзуны из засад своих, из укрытий и давай стрелы пускать. Словно град обрушился на стены крепости, неба синего не видать, – такое множество вражеских стрел низверглось на город Опорск. Стрелы быстрые, острые, со свистом воздух резали и впивались в ряды русские. Каких дружинников убило сразу, а каких изранило. Прав был Соловец – нечего от кирзунов добра ждать и оправдались слова его о нападении скором. Валили кирзуны под стены дикой ордой, орали как бешеные, и летели стрелы в дружинников. Но не дрогнули ребята русские – в ответ стрельбу открыли, а Соловец крикнул, чтоб в набат били колокола и жителей всех на стены сзывали занимать оборону. Выходили на стены жители, и старый и малый, и бабы и ребятишки. С мечами и копьями, с топорами и кольями, с бревнами да оглоблями. Ремесленники бросили верстаки свои, купцы закрыли торговлю, похватали все оружие. Все единым духом смелые, все одной бедою связанные. Отбивались от подлых кирзунов стрелами да копьями, лили им на головы кипятки да смолы горючие, поджигали супостатов факелами, бросались камнями и палками. Кричали дружинники: - Скидывай рубахи, ребята, жарко будет, эх! - На, вражина, получай по загривку! - Землю нашу топтать никому не позволим! Крик вокруг, стоны, свист, шипение, напряжение! Тетива лопалась у лучников, копья тупились о головы хищных кирзунов! Дрались, отбивались, кололи, резали, пороли! Все за Отечество, за землю русскую! А купец Соловец бегал по рядам, стрел вражеских не страшась, обороной руководил, и бодрыми словами дружинников подначивал. Так началась война меж жителями Опорскими и хитрыми кирзунами, и никто в тот день не ведал, сколько длиться она будет и скольких смертей принесет.
А в другой стороне, событий страшных не ведая, продирался отряд поисковый сквозь чащу глухую, меж завалов древесных и кустов непролазных. Поистрепались поисковики о ветви колючие, изодрали одежды свои в клочья, истоптали сапоги, изранили руки-ноги и мозолей множество набили. Спали редко, отдыхали и того реже. Бородами мохнатыми обросли, но шли с великой целью, о животах своих не думая. Шел отряд уже десятый день, блуждал по земле, по местам неизведанным, по тропинкам звериным. А Алешка-молодчик большую прыть в поисках показывал. Умел он по кореньям да мхам, да по стеблям примятым определить, какой зверь проходил, давно ли, и какой стороной держаться, чтобы к воде выйти. Топал Алешка, не унывал и всех веселыми рассказами тешил. Тут подшутит, тут подтрунит, словом, парень не скучный. А дружинники идут, посмеиваются и усталости своей не замечают. Под завершение дня десятого вышел отряд на невиданную полянку, скрытую дремучей чащей, средь высоких деревьев. Полянка небольшая, ясная, цветниками заросшая и огибает ее быстрый ручеек с водами кристальными. И зайчишки с белками тут и там прыгают, пришельцев не страшатся. Понравилось это местечко дружинникам, и решили они разбить тут лагерь на ночлег. Сбросили оружие на землю, нарвали травы под постели, а Алешку отправили добыть какую-нибудь зверюшку на ужин. Говорили, коль ты такой в лесу мудрый, да все знаешь, поймай зайчишку на зажарку. Думал Алешка, что быстро справится, да не тут-то было! Только он изловчится и к зайчишке подкрадется так, прыг! Нет зайца! Как растворился в траве. Обернется молодчик, а ушастый рядом вьется. Только приготовится к прыжку Алешка, хлоп! Опять исчез зверенок! Что ты будешь делать! В третий раз дружинник приноровился за зайцем, ан опять нет! Скрылся! Что за наваждение! И тут же в другом месте появился! А дружинники животы от смеха рвут, видя как Алешку зайчишка серый дурачит. Разозлился не на шутку охотник неудачливый, взял лук и только прицелился, как тетива звякнула, лопнула и одним концом Алешку прямо в нос щелкнула. Защипало нос от боли, а азарту прибавилось. А зайчишка сидит, не дергается и травку щиплет. Ну, нет, думает Алешка, ты от меня не уйдешь! Новый лук взял и только оглянулся – исчезло все зверье с полянки! Чудеса какие-то! Положил оружие на землю и опять удивился – и зайцы и белки, и даже енот полосатый появились в траве! Взял лук – вновь скрылись звери! Оторопь взяла охотника, говорит он мужикам-товарищам: - Что-то неладное творится здесь, братцы! Видно, леший шалит! А с неба голосок тоненькой и писклявый: - Алешка – дурачок, умишко с пятачок! Тут уж и дружинники диву дались, головы вверх задирают, глядят вверх, хотят там причину голоска этого увидеть. А в небе только облака и никого более. Говорит один воин: - Слыхал я, что есть на свете птицы заморские, говорящие, может, одна какая по дурости с дороги сбилась и к нам залетела? А с неба опять голосок: - Алешка – дурачок, умишко с пятачок! Тут страх начал пробирать дружинников. Это ж где видано – в незнакомом лесу зайцы такие странные, да голоса с неба! А дело-то к ночи! Примкнули скитальцы друг к другу поплотнее, оружие в руки взяли, чем черт не шутит! Приглядываются к деревьям, не таится ли кто? Нет, не видать никого! и даже ветерок листочков не тревожит. Говорит Алешка тогда громко да разборчиво: - Эй, кто там голову нам морочит? Выходи, покажись! А коли мы тебя обидели чем, так разъясни, нечего над нами чудить! Вдруг хлопнуло что-то сзади, обернулись дружинники и увидели старичка махонького, как грибочек. Стоял старичок морщинистый, с бородкой белой, в рубахе холщевой до пола, веревочкой подпоясанной, в ладошки хлопал да смеялся, чуть не падал. - Ой, до чего же люди русские нерасторопные да боязливые стали! Ха-ха! Зайца поймать не могут, ха-ха-ха, и голосов пужаются! И так смеялся старичок заразительно, чуть не падая, и пополам сгибался, что и дружинники заулыбались. И в правду, чего они напугались-то! Подошли дружинники к старичку, поздоровались. Спросил Алешка: - Кто ты, дедушка, и что один одинешенек в лесу делаешь? А старичок подскочил к нему, глазки выпучил, рожицу скорчил и говорит: - Ты – Алешка, а я дед Сивошка, ростом с лукошко! Поиграем немножко? - Нет, дедушка, некогда нам в игры-то играть, дело у нас важное. А Сивошка опять припрыгнул, голову наклонил и прищурился: - А какое дело у десяти лбов меж гнилых дубов? И все вокруг Алешки вьется, то так подскочит, то эдак, а ростом Алешке ровно по пояс. Вертелся и Алешка за ним, объясняя: - Да нужно нам волшебника отыскать и в ноги ему покланяться. Забрался тут дед на ближайший пенек, голову поднял и руки на пояс: - Ну, тады кланяйся! - Да что ты, дедушка, смеешься, я тебе правду говорю! - Вот и я говорю, Алешка – дурачок, умишко с пятачок! И тут поняли все дружинники! Неспроста полянка эта дивная, неспроста зверье такое прыткое и не случайно голоса небесные! Дед-то необычный оказался! Как он имя Алешкино мог узнать? Как в этой чаще оказался? То-то! Это и был искомый колдун! Обрадовались искатели, столько дней комаров кормили, руки-ноги калечили и брюхо голодом морили, а не зря! Откопали-таки колдуна! Поклонились они в ноги старичку и стали хором рассказывать, что за беда у них стряслась и чего им от волшебника надобно. А Сивошка уселся на пенек и говорит: - Не галдите, как вороны! Знаю я, ребята, про бедствие ваше, а вот вы-то не знаете, что пока вы здесь за зайцами моими охотитесь, напали кирзуны на Опорск-град! И битва там идет смертная! Опечалились дружинники, вздыхали горестно, слезу у коих выбило, а Сивошка дальше рассказывал: - Борща вашего не лекарство испортило, а колдовство знатного кирзунского мага. Волшебная тряпица истощила силы богатырские и если не разрушить колдовство это до новой луны девятого кирзунского месяца, умрет воевода, а народ русский проиграет в войне! - А скоро ли этот месяц настанет, дедушка? – спрашивают дружинники у колдуна. - А это, братцы, считать надо, а я эту науку давно позабыл. Вот, Алешка, разве что сможет? - Рассказывай, дедушка, не томи. Уселся дедушка поудобней, брови сдвинул и начал серьезно: - Ну, слушай, брат Алешка: шла по крыше кошка, а за ней котятки, мохнатые ребятки, а котяток семеро и хвостиков семеро, да у каждой кошки по четыре ножки, а сколь всего на всех у котиков у тех? Стали тут дружинники пальцы загибать, слагать да вычитать, да отгадку искать. Только и слышно было: - Восемь… али десять? - Да не дури, семь котов-то! - А чего у них лапы с хвостами вместе? А Сивошка со смеху с пенька скатился, лежит на травке и ножками дрыгает. Того и гляди, уморится от веселья! Крикнул Алешка мужикам: - Хватит дурака валять! Срам-то какой, перед людьми стыдно! Простую задачку решить не можете! Сорок ответ, сорок! А старичок кое-как поднялся, слезу смешливую утирает и хихикает, остановиться не может от озорства: - Ай, хоть и глуп Алешка, а умишка есть немножко! Успокоил Алешка своих товарищей-искателей и говорит: - Выходит, сорок дней от колдовства до новой луны оставалось? Да в походе мы десять! Да на обратный путь десять, получится двадцать дней до смерти Борщевой? Управимся, дедушка? - Молодец, Алешка, счетовод ты знатный, да только главного не спросил у меня. - Это чего же? - Садись, ребята, и слушайте далее.… Колдовство над воеводой учинил Главный Колдун Марусса Девятиглазого, который и имени-то человеческого не имеет. Во-от. У него имён, как в мешке зерён и никто не знает, как его кличут. Во-от. Служит он теперь Маруссу, служил у отца его и у деда, и лет ему не счесть. Во-от. - Да хватит тебе воткать! И так тошно! – это Алешка осерчал, разгневался. Переживает парень сильно. А Сивошка икнул, да продолжал: - Очень это злой колдун и умелый, ему слонов в букашки, что дерябнуть бражки, превратит и даже не моргнет. А у Марусса самого Пояс Звездный защитный, да десять Черных Всадников, это тоже, брат, не шутка! А ты говоришь двадцать дней! А сам и слова «пожалуйста» мне не сказал, только кричишь на старших! Взмолился тут Алешка, ошибку свою осознав: - Прости меня, дедушка Сивоша! прости невежливого! Я-то все о Борще Ивановиче думаю! Помоги нам, добрый дедушка, вызволи народ опорский из беды! Пожалуйста! И дружинники остальные стали просить Сивошку да умалять, чтоб отвел от города лихо, чтоб помог волшебством своим воеводу исцелить. - Да помочь-то мне не трудно, ведь не зря я на полянку свою вас вывел. Люди Опорские мне зла отродясь не делали, а Колдуна кирзунского давно проучить надобно. С утра завтрашнего буду я готовить порошки волшебные, чтобы лихое горе одолеть, и уйдет на это десять дней! И на дорогу десять дней, вот и считайте, солдатушки, сколько у нас останется! Главное, чтобы горожане в битвах держались и не сдавались. А пока, садитесь за ужин, да отдыхайте, только зверушек моих больше не трогайте! Обернулись дружинники, а на полянке столы накрытые, и от яств те столы ломятся! И пироги и булки, и сыры и закуски, и напитки разные в кувшинах, вот где радость изголодавшимся животам! Поужинали воины знатно и на мягкую травушку спать улеглись, а дед Сивошка пошушукался немного с белками и растаял.
