Чудище
Митька стремительно приближался к родной деревеньке. Голые пятки так и сверкали, выбивая над дорогой облачка пыли, которая еще долго продолжала висеть в неподвижном расплавленном на палящем солнце воздухе. А не бежать было нельзя. Новость, которую вся деревня с нетерпением ждала уже не первый месяц, заставляла мальчишку торопиться. Даже разбитое в пути колено не могло задержать доброго вестника.
- Дед Кондрат! - выпалил Митька на ходу и только потом остановился у изгороди крайнего дома.
Согбенный старик неторопливо с кряхтением переставлял непослушные ноги в потертых, местами прохудившихся валенках. Митька никак не мог взять в толк - как можно летом в жару не вылезать из валенок и теплых фуфаек. А иногда даже напяливать нелепые, изъеденные молью шапки или платки.
Между тем, Кондратий Федорович, который неторопливо нес в руках деревянную бадью с водой - всплеснул от неожиданности руками и охнул. Мальчик не успел подумать о том, что его крик может испугать деда. Бадья с грохотом полетела наземь, обдавая незадачливого старика фонтаном освежающих брызг.
Мальчишка весело засмеялся. Да так, что даже на время позабыл о своей важной новости.
- Что же ты творишь, ирод? - праведно возмутился дед Кондрат, ища глазами дрын подлиннее. - Я же курям водичку нес попить, а ты так меня оконфузил. Вот я тебе сейчас задам.
Старик проковылял к изгороди и попытался выдернуть из нее жердь. Однако первые яростные попытки ни к чему не привели - силы были уже не те. Зато изгородь держалась до последнего, не желая служить орудием наказания.
- Дедушка, я не хотел, правда, извините! - затараторил Митька и отступил на шаг. Лицо его стало красным, как помидор. Мальчик уже сам стыдился собственного недавнего смеха. - Я хотел сказать...
- Что ты там хотел я уже знаю, теперь снова к колодцу идти, - оборвал его старик, - вот я папке твоему скажу, он с тебя портки то спустит, да пройдется вожжами.
- Дедушка, Гаврила с Данилой изловили Чудище, - голос Митьки дрожал от еле сдерживаемых слез, - а меня послали за помощью.
Старик все еще старательно тянул упрямую жердь, когда до него дошел смысл сказанного мальчиком. Чудище, которое взялось непонятно откуда и многие месяцы нагоняло страх на жителей Больших Озер - поймано? Да кем? Близнецами - недоумками? В это не верилось, тем более что весть принес нерадивый шалопай.
- Ты мне тут еще клевету наводить будешь? - взорвался дед и на волне собственного возмущения выдернул-таки непокорную жердь. - Аха! - воодушевился он.
Однако обидчика уже и след простыл. Мальчик не стал дожидаться незаслуженного, по его мнению, наказания. Он метнулся вдоль изгороди и направился к дому старосты. По дороге Митька яростно размахивал руками и громко кричал о том, что Чудище поймано.
Чистое побуждение поделиться рвавшейся на свободу новостью с первым, кто встретится на пути - не принесло ожидаемой радости и похвалы. "Что взять с этих стариков?" - Про себя размышлял Митька. Однако настроение поднималось с каждым новым пойманным взглядом удивленных односельчан. Мальчик чувствовал себя вестником великой победы над злобным ворогом.
К тому времени, как он добежал до дома старосты, там уже образовалась внушительная толпа. Оторванные от повседневных забот мужики и бабы, возбужденно переговаривались. Да так у них это получалось шумно, будто в деревне ярмарка проходила или гуляния какие. Тем не менее, стоило появиться виновнику переполоха, как все разговоры кончились, а из толпы собравшихся выступил Игнатий Трифонович - староста. Митька его всегда немного побаивался - уж очень большим казался ему этот рослый широкоплечий мужик, к своим преклонным годам не растерявший прежнюю молодецкую стать.
- Так что ты там кричал-то, Митя? - спокойно поинтересовался Игнатий Трифонович.
Митька опешил оттого, что все внимание многих пар глаз было направлено на него одного, все слушали лишь его. В горле резко пересохло, сердце бешено заколотилось, ладони сделались мокрыми.
- Ну же, - ободряюще проговорил староста и опустился перед ним на корточки, - не бойся.
- Гаврила с Данилой уже давно в лесу ставили капканы и рыли волчьи ямы на Чудище, - начал Митька. Он воодушевлялся с каждым новым словом. - Я иногда ходил с ними, тайком от папки с мамкой.
Мальчик потупился, сознавая, что дома ему попадет даже если не нажалуется дед Кондрат. Всем деревенским детям строго настрого было запрещено ходить в лес без взрослых. А Гаврила с Данилой хоть и вымахали здоровыми орясинами, но умишкой-то бог их обделил. А потому и не отпускали с ними детей. Отец же очень не любил, когда ему врали, а тут, как ни крути, выходила ложь.
- И вот сегодня, - Митька продолжил, но взгляд так и не поднял, - я снова увязался с ними. Мы обходили капканы, когда услышали треск сучьев, а за ним страшный не то крик, не то рев. Мы пошли на звук и вскоре вышли к одной из волчьих ям, которую проходили совсем недавно. Тогда она была совсем незаметной, а теперь в земле появилась дыра, и в ней кто-то стонал. Глухо. По-звериному.
Митька запнулся, будто подбирая слова.
- Но там был не зверь. Я успел заглянуть, пока меня не оттолкнул Данила и не сказал бежать за подмогой. Я видел что-то большое и лохматое, а еще глаза. Вроде видел...
Над собравшимися повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь редким шепотом.
- Мне кажется, что видел... Человеческие глаза.
Пока мальчик рассказывал, староста пристально смотрел на него. Потом встал, обернулся к собравшимся.
- Как бы наши молодцы снова не перестарались, да дров не наломали по рвению своему обыкновенному. Сходить посмотреть надобно, может быть, успеем спасти их добычу.
Уже спустя четверть часа от деревни по дороге, по которой недавно бежал Митька, в сторону леса вышли несколько мужиков, среди которых был как староста, так и сам маленький гонец. Мальчик шел мрачнее тучи. Всего одного отцовского взгляда хватило, чтобы понять - порки не избежать. Митька бы предпочел получить все причитающееся сразу, а не ждать до вечера, но Игнатию Трифоновичу требовался здоровый проводник. Именно поэтому с мальчика мигом слетело все возбуждение от оглашения радостной новости. Теперь он ненавидел Чудище.
Он и раньше его не любил, но как нечто таинственное и волшебное, нечто такое, от чего предостерегали взрослые. О чем рассказывали страшные истории, им пугали друг друга ребята по вечерам, сидя у костра. Нет, скорее все же Митька, сам того не зная, стремился увидеть Чудище. Прикоснуться к запретному. Тому, кого никто не мог поймать уже долгое времени. Прикоснуться, увидеть. Все рассказы о разоренных курятниках, загубленном скоте и даже нападениях на сельчан - не могли запугать мальчика. Напротив, все это лишь сильнее разжигало в нем мечту. И если бы не Данила, не ушел бы он от той ямы.
Но теперь... Теперь Митька искренне и по детски уверенно ненавидел Чудовище. Ведь именно из-за него ему предстояло наказание, после которого не скоро еще получится вновь присесть. Недавняя мечта вмиг развеялась. Обида на всех и вся множилась и ширилась, а сам Митька с удивлением понял - ненавидеть можно так же сладко, как мечтать...
Поглощенный своими мыслями, Митька даже не заметил, как вышел к той самой волчьей яме, возле которой стояли и о чем-то спорили два брата - Гаврила и Данила. Мальчик подошел ближе и приметил, что от ямы в сторону тащится хорошо различимый кровавый след. Этого следа он не помнил. Да что там не помнил - чисто было вокруг ямы, когда он убегал в деревню.
- А я говорю - это ты виноват! - уверенно басил Данила и тыкал пальцем брата в грудь.
- Почему это я? - Не менее басовито вторил ему Гаврила, - это ты его упустил.
- А ты в него палкой зачем? - отвечал Данила, поигрывая приличных размеров дубиной. Руки же Гаврилы были абсолютно пусты, и это его очень смущало.
- Так я это, - он с отрешенным лицом почесал затылок, - проверить.
Казалось, братья так увлечены спором, что не замечают ничего и никого вокруг. Так или иначе, но на подошедших односельчан они даже не взглянули.
- Эй, молодцы! - раздался голос старосты. - Кончай трепаться попусту. Что здесь за беда?
Братья встрепенулись и принялись судорожно крутить головами в поисках говорившего. Найдя взглядами старосту в окружении сельчан, оба замолчали. На лицах близнецов медленно вырисовывалось выражение полного непонимания и удивления. По всей видимости, они уже позабыли о том, что посылали кого-то в деревню.
Данила оказался сообразительнее. Его лицо расплылось в довольной улыбке, и он радостно направился к пришедшим.
- Игнатий Трифонович, батюшка, грусть-кручина обуяла нас с братом. Сердца молодецкие не на месте от того зла недоброго, что в округе нашей творится. Чудище же поганое житья не дает, совсем потеряло страх да совесть. Вот и решили мы, горемычные, извести гада проклятого.
Староста скривился, как от зубной боли. Чего было не отнять у братьев, так это энтузиазма и рвения. Чуть не с самого малого детства они всячески старались помочь деревне. И не просто помочь, а чтобы при этом свершить что-то эдакое - героическое. Если поначалу беды от таких подвигов было не много - дети все же, то чем взрослее становились молодцы, тем большие потери несла деревня. То сарай раскатят по бревнышку, на мышей охоту затеяв, то всю картоху на огородах повыдергают, ополчившись на сорняки.
Еще и словеса специальные геройские выучили. Где-то не то нашли листок какой, не то из проезжих кто написал им, но только долго они донимали всех, кто грамотен был - почитай, да объясни, мол. Люди то читали - не жалко. Только вскоре навострились горе богатыри речам геройским, тогда и совсем сладу с ними не стало.
- А и пошли мы - добры молодцы в лес страшный, полный опасностей лютых, - вступил в разговор Гаврила, - но не убоялись, ибо за родню кровную головушки шли складывать.
- Добры молодцы, а поскорее можно? Уж скоро смеркаться станет, - устало перебил их староста.
Все знали, что если братья затеяли свои речи, то остановить их, ой как не просто. На сей же раз близнецы, хоть и расстроились очередной недооцененностью, но перешли ближе к делу.
- Расставили мы, значит, ловушки по лесу нашему любимому, - продолжил Данила, - поначалу - ходили, смотрели, вызнавали. Тропки какие, лежбища, или же просто следы необычные. И нашли в чем силища Чудища поганого.
- В чем? - тут же спросил один из мужиков. - Мы все его не первый день ловим и ничего - никаких диковинных следов али лежбищ.
- А сила его в том, - громогласно объявил Гаврила, - что ноги он имеет человеческие и потому не отличить его следов от следов добрых жителей. Но нас с братом не провести на мякине. И вот, идем мы давеча, слышь по слышь, попался кто-то. Мы бегом к яме и точно - сидит вражина проклятая, зенками бесстыжими сверкает. Ну, мы сразу Митьку за вами отправили, а сами, значит, дозором возле ямы. Сломали себе по прутику богатырскому и охрану блюсти встали.
Гаврила с сожалением посмотрел на собственные пустые руки, а затем на вооруженного брата.
- Несли мы службу дозорную исправно, да только вот дернула нелегкая одного из нас, - слово вновь взял Данила, - испытать Чудище - а вдруг сдохло уже, в яме сидючи. Ну и испытал - сунул прутик богатырский в яму, да пошевелил им там.
Данила повернулся к брату и отвесил тому оплеуху.
- А Чудище то, не будь дурное, за прутик хвать, да давай за него цепляться и лезть наверх. Да так проворно, что лопухнулись мы. Гаврила то вон прутик бросил, да поздно уже было - Чудище вылезти успело. Сидит - смотрит на нас, скалит клыки ужасные, а из пасти слюна тягучая так и капает на Землю-матушку. Не выдержала душа молодецкая, ударил я гада поганого прутиком, да дрогнула рука - промахнулся. А Чудище бежать. Да только не уйдет далеко - хромое оно на одну ногу. Мы как раз собирались в погоню пускаться, когда вы подоспели.
- Да вы бы тут до заутренней спорили! - резко перебил его староста. - Так, ребята, - обратился он уже ко всем мужикам, - может быть и впрямь наши герои поймали это Чудище. Те, кто с ножами и рогатинами - в шаге друг от друга идем по следу. Те, кто с веревками, следуют за нами. Митька, ты идешь за мной. Все, успеть бы до сумерек.
Мужики растянулись в цепочку и двинулись в сторону кустов, к которым вела кровавая дорожка. Только теперь Митька по-настоящему понял, что боится. А что если Чудище затаилось где-то в кустах и его не заметят? Что если оно бросится на него, как на самого беззащитного. Живое воображение уже принялось рисовать кровавые картины - как длинные желтые клыки вонзаются в его плоть, раздирают ее, как брызжет кровь, орошая зелень травы. Как он кричит от боли и пытается вырваться, но Чудище наваливается на него, обдает смрадным дыханием, терзает когтями. А на помощь почему-то никто не спешит.
Митька с большим трудом отгонял подобные видения. Он так себя накрутил, что за каждым кустом, за каждым деревом ему мерещилась тень со сверкающими глазами, в которых застыл охотничий азарт.
- Тут была лежка, - послышался голос справа.
Действительно, на земле виднелась недавно примятая окровавленная трава.
- Значит, мы не сильно отстаем, раз оно отдыхало. Вперед! - скомандовал староста.
Идти пришлось недолго. Вскоре Митька, в очередной раз уставившись на особенно подозрительный куст, налетел на средних размеров холмик - такими в лесу чаще всего бывают муравейники. Ну, налетел - не страшно, да только холмик под ним зашевелился. И из-под перегноя и листьев показалась рука - грязная и какая-то странная. Вроде и человеческая, а вроде ... Митька не смог определить. Он испугался и закричал, что было мочи. А потом кубарем отскочил в сторону, прижался спиной к дереву. Между тем, холмик окончательно потерял сходство с муравейником и превратился в нечто сгорбленное, перепачканное, одетое в подобие грубого рубища. Нечто пятилось и неловко закрывалось толстыми руками.
"Оно нас боится", - мелькнула у Митьки торжествующая мысль.
- Боишься!? - завопил он в полный голос.
Чудище резко развернулось, негромко рыкнуло и изготовилось снова бежать. Однако одна его нога подкосилась, и уже следующий шаг привел к беспорядочному падению несуразного тела.
На этот раз мужики не зевали - подскочили гурьбой, и, стараясь не мешать друг другу, принялись удерживать скулящее тело длинными рогатинами. Удерживали лишь до подхода Данилы. Тот вздохнул, взмахнул богатырским прутиком и аккуратно приложил им Чудище по голове. На этом охота и закончилась.
Взлохмаченные мужики опускали ножи, отставляли в стороны рогатины и обступали кругом свою добычу. Всем было до ужаса интересно рассмотреть ее. Жаль, что вечерние сумерки очень этому мешали. Пойманное существо не было зверем, но и человеком его язык не поворачивался назвать - какое-то уж очень нескладное.
- Ну что, поглазели? И будет! - оборвал всеобщий стопор староста. - А ну, молодцы, связать чудо это, а то не дай бог очухается, да сграбастает кого - ручищи-то вона какие. И еще - хорошо бы смастерить что-то на скорую руку, чтобы удобнее тащить его до деревни.
Мужики споро принялись за исполнение. Двое крутили Чудищу руки-ноги, двое с длинными ножами отправились к ближайшим деревьям, остальные на всякий случай стояли наготове с рогатинами - мало ли что...
Вскоре оба дела были сделаны. Чудище погрузили на волокуши, и мужики попеременно впрягались в них, тягая за собой на веревках. Охотники двинулась в обратную дорогу, довольные собой - они возбужденно переговаривались.
Митька пару раз пытался пнуть Чудище, однако получил от старосты подзатыльник и насупился. Он-то считал себя самой пострадавшей стороной, а значит имеющим полное право мстить, а тут подзатыльник.
До деревни добрались уже под вечер, когда на улице почти совсем стемнело. Все вымотались до предела. Чудище оказалось очень тяжелым, несмотря на свои относительно небольшие размеры. Радовало то, что за все время пути оно не пыталось ни бежать, не вырываться, лишь слабо поскуливало, да что-то временами ворчало себе под нос.
Тишины и покоя охотники не встретили. Жители деревни от мала до велика, за исключением уж совсем дряхлых стариков и несмышленых младенцев, высыпали на улицу. Они приветствовали героев. Шутка ли? Изловлен зверь - не зверь, но нечто такое, что уже давно наводило разорение на огороды и хозяйства. Сыпались вопросы, восклицания, ахи-охи, и вообще галдеж поднялся невообразимый. Некоторые горячие головы нарыхтались тот час же развести костер и поджарить гада, дабы не давать тому шансов. А вдруг сбежит?
Все споры и предложения на корню обрубил староста:
- Сегодня все спать. Чудо положим в мой сарай, а уже поутру, да при свете отца-солнышка свершим праведный суд.
Народ расходился медленно и нехотя. Люди все еще надеялись донести до старосты свои собственные мысли по поводу судьбы Чудища. И это притом, что все отлично знали - препирательства ни к чему не приведут. Игнатий Трифонович слыл человеком жестким, но справедливым. Сказанного раз слова он почти никогда не менял. Крайне редко шел староста на уступки голосящей толпе. Сейчас сельчане желали быстрой крови. Ничего, перебьются.
В общей суете староста ненадолго остановил Митькиного отца. Сам парнишка не слышал, о чем они обмолвились, однако дома, вопреки ожиданиям, его не пороли. Отец лишь сурово посмотрел на сына и отправил спать, мол - поговорим потом. Но какой тут мог быть сон? Мальчик ворочался с боку набок, не в силах уснуть. Все те переживания и эмоции, которые вместились в один короткий день, теперь снова оживали. Что принесет завтрашнее утро? Каким окажется Чудище? Что с ним сделают? Эти и многие другие мысли бродили в голове Митьки. Лишь незадолго до первых петухов усталость все же сморила его.
Утро выдалось жарким. В том смысле, что обычные повседневные заботы, которые никак нельзя отложить, надо было завершить как можно скорее. В деревне вставать рано - обычное дело, особенно в пору страды или сенокоса. Ну, прибавилось немного дел, ну сжались привычные сроки - не страшно. Ведь впереди предстояло такое, что далеко не каждый год увидишь.
Когда солнце появилось над верхушками деревьев - народ, радостно переговариваясь, собрался перед домом старосты. Именно тут чаще всего проходили сборы, здесь спорили и выносили решения. За утренние часы несколько мужиков соорудили прямо на земле небольшой бревенчатый настил, в которые вбили массивные кованые крюки.
Вскоре из дверей появился сам Игнатий Трифонович. Народ заволновался, засвистел, полетели выкрики о том, что давно пора начинать и нечего попусту народ томить. Староста и не стал более томить. Жестом повелел вести пойманное накануне существо. Тут в первых рядах, конечно же, были Данила с Гаврилой, как люди опытные в этом деле, повидавшие. Никто особенно им и не прекословил - ребята веселые, зашибут ненароком, не заметят даже.
Братья вошли в сарай и вскоре оттуда донеслись вполне себе красочные нецензурные высказывания, от которых матери принялись затыкать уши своим лыбящимся чадам. Потом богатыри выволокли-таки на свет божий того, кто стал предметом деревенского беспокойства. Толпа раздалась дружным ревом и расступилась, дав возможность близнецам дотащить существо до настила. Чудище крепко-накрепко привязали за руки и за ноги к крюкам, распутали. Теперь оно получило небольшую, но свободу. В спеленатом виде его было не рассмотреть, а так - другое дело. Одна незадача - от долгого лежания в путах оно теперь не могло двинуться. Валялось на бревнах и затравленно зыркало на мучителей.
- Ну и кто же ты, Чудо-Юдо? - медленно подходя к настилу, спросил староста. Разумеется, ответа никто не ожидал. Игнатий Трифонович обращался больше к собравшемуся люду, рассуждал, пытался понять. Чудище начало понемногу приходить в себя - подвигало руками, с трудом перевернулось на бок. Однако никаких враждебных намерений пока не выказывало. Оно свернулось в комок, подобно загнанной в угол мыши.
Теперь его можно было рассмотреть достаточно хорошо. С виду ростом ниже среднего мужчины - оно сильно сутулилось. Широченные плечи и огромные кулаки выдавали в нем недюжинную силу. Ноги на удивление кривые и короткие по отношению к остальному телу. Даже странно становилось - как на таких вообще можно бегать, разве что ходить вразвалку. Мышцы под кожей отчетливо бугрились, однако выглядели какими-то исковерканными, угловатыми. Их можно было бы сравнить с пучком толстых переплетенных между собой старых канатов.
Митька с трудом протиснулся в первый ряд и теперь с широко распахнутыми глазами смотрел на то, что вчера с легкостью могло бы свернуть ему шею. Не как цыпленку - как муравью.
- Ну и где тут клыки огромные и слюна до земли? - с усмешкой спросил староста, посматривая на братьев.
Данила и Гаврила, стоявшие по две стороны настила, потупились и покраснели. Из толпы долетели первые смешки и подколки. Теперь молодцам долго не дадут проходу, припоминая их бахвальство и браваду. Может даже частушку сочинят. Народ на это дело скорый. Ведь никаких клыков не было и в помине - зубы, немногим крупнее обычных человеческих, но не более.
А вот лицо по-настоящему отталкивало. Оно как будто состояло из двух частей. Одной, почти самой обычной человеческой. И другой - обтянутой тонкой красноватой с хорошо видимыми прожилками кожей, будто после сильного ожога. Губы на второй стороне отсутствовали, обнажая зубы в постоянном зловещем оскале, от которого у многих по спине поползли мурашки.
Водянистые больные глаза, в уголках которых собрался гной, и спутанные, незнающие гребня лохмы на голове - завершали облик Чудища.
По правде сказать, никто более не потешался над затаившимся не то зверем, не то человеком, а не то оборотнем. Жителей деревни немного успокаивало то, что оборотень, как всем известно, должен бояться солнечного света, а светило успело подняться достаточно высоко. Чудище же не проявляло по его поводу ни малейшего беспокойства.
- Ладно, - хриплым голосом начал староста. Было видно, что ему самому не по себе от облика пойманного существа, но уж раз заварили кашу - надо ее расхлебывать.
- Люди добрые, что делать будем с этим Чудой-Юдой?
Среди собравшихся снова послышались голоса, до того смолкшие.
- Да что же с ним, окаянным делать, акромя как вилами заколоть, да сжечь, силу нечистую? - раздался высокий женский голос над самым ухом Митьки - это тетка Агафья решила высказаться. В сущности, не плохая женщина, только очень уж полная и громкая, а еще она не могла разговаривать без участия рук, которыми постоянно размахивала. При этом, совершенно не заботясь, что может кому-то попасть по лицу, что, впрочем, случалось не раз.
- Он же, ирод, у меня всю картоху переворовал из погреба, да курей напугал так, что те нестись перестали.
- Да у тебя отродясь картохи не водилось, старая! - тут же припустились на нее бабы. - Как жила, гостей привечая, так и живешь - на готовых харчах.
- Да я всю жизнь горбатилась с утра до вечера, как вам и не снилось, пустозвонки ленивые! - не осталась в долгу тетка.
- Знаем мы, как ты горбатилась...
Староста предусмотрительно цыкнул на разошедшихся женщин, которым всем разом наступили на любимую мозоль.
- Молчать! - выкрикнул он. - Вы потом разберетесь меж собой. Кто еще?
- Игнатий Трифонович, - начал щупленький мужичек. На вид ему было лет пятьдесят, и от волнения он старательно теребил рукава собственной рубахи. - Вспомните, годков уж..., - он задумался и принялся загибать пальцы, затем показал две раскрытые ладони с растопыренными пальцами, затем одну. - Вот столько лет назад, пришла к нам женщина на сносях, да так и осталась зимовать. Кто же прогнал бы роженицу?
Староста побледнел. Несмотря на уже горячее солнце, его прошиб холодный пот. Дальше мужичек мог уже не говорить.
Ту историю постарались забыть и навсегда вычеркнув ее из памяти, отречься. Видимо, не получилось. Прошлое вернулось само.
Не пятнадцать, а семнадцать лет назад в деревню действительно по осени пришла женщина. Она вот-вот должна была разродиться и ее, конечно же, приютили. Бабы поначалу пытались выспросить у нее, что да как, но та все отмалчивалась. В остальном же - тихая, незаметная. Никто никогда не слышал от нее бранного слова или какого недовольства.
Роды принимала одна из самых старых повитух в деревне. И надо сказать, что роды были долгими и мучительными. В течение трех дней слышали сельчане крики пришлой женщины. Без умолку звучали они и днем и ночью. Она стенала, будто неупокоенная душа на промозглом холодном ветру средь разрытых могил. "Откуда только силы берутся"? - Удивлялись жители деревни. А потом стенания прекратились. Ни звука больше не доносилось из дома, где на свет должна была появиться новая жизнь. Немного обождав, люди все же решились войти и посмотреть...
Их взорам предстала та женщина - совершенно бледная, невероятно осунувшаяся, с огромными синими кругами под глазами. В руках она держала маленький сверток, который прижимала к себе и баюкала. А на полу, раскинув руки, замертво лежала бабка-повитуха с искаженным в гримасе ужаса лицом. Она будто умерла от страха.
И снова женщина отмалчивалась. Обронила, что бабушке плохо стало, так как устала очень за эти дни. И все. Ребенка она никому не показала, лишь сказала, что родился мальчик.
Шли дни. Пришлая держалась особняком, почти ничего не ела, от чего превратилась в живой ходячий скелет. Бабы корили ее, мол - чем ребенка-то кормить станешь, коль в самой еле душа теплится? Но снова никакого ответа, только пронзительный взгляд впалых серых глаз - холодных и обжигающих.
А потом... Потом ее застали в том самом доме, где проходили роды. После последних событий двери и ставни в нем заколотили. Однако женщина смогла сломать одну из ставень и залезть в дом. Ее присутствие обнаружилось лишь по свету свечи, видимым с улицы. Уже порядком напуганные сельчане ворвались без предупреждения. Они вскрыли дверь и застали пришлую за каким-то явно магическим действом. Разложенные по столу всевозможные странные предметы еще как-то можно было объяснить, но неизвестные лающие слова, которые слетали с губ женщины, ее почти полная нагота и пара обезглавленных кур, лежащих тут же - наводили на вполне определенные мысли. Больше того - на столе, среди знаков и рунических письмен, лежал младенец. На этот раз он был без пеленок и все, кто оказался в ту ночь в комнате, увидели его уродство. Но не это окончательно напугало деревенских - рот ребенка был перепачкан свежей кровью.
В ту ночь поднялась вся деревня. Ведьму, а ни кем иной пришлая женщина быть не могла, попытались за волосы вытащить из дома, но не тут-то было. Стоило одному из мужиков только сделать к ней лишь шаг, да протянуть руку, как бесовка схватила со стола нож и полоснула себя по запястью. Она с ненавистью смотрела на тех, кто приютил ее, кто старался помочь, и ни капли благодарности не было в ее глазах. Смельчака отшвырнуло к стене. Да с такой силой, что он тут же обмяк и мешком свалился на пол.
С уст ведьмы вновь полились неизвестные слова, движения тела стали дерганными, словно у нее случился припадок. А потом слова ее приобрели смысл и их услышали даже за стенами дома:
- Уходите! Я должна оживить его. Уходите или умрете!
И тогда на крышу дома полетел огонь. Люди поддались панике, дремлющему глубоко внутри первобытному страху перед всем тем, чего нельзя понять. Огонь споро занялся по сухой дранке, стремительно ширясь и расползаясь в стороны. В суете никто не вспомнил о тех, кто остался внутри дома. А они далеко не сразу поняли, в чем дело. Люди не оставляли попыток изловить ведьму. Однако та впала в неистовство и, не обращая внимания на все еще струящуюся по запястью кровь, раскидывала всех, кто смел приблизиться к ней достаточно близко.
Деревенские окружили дом, держа в руках факелы. Они настроились решительно и не собирались давать ведьме шанс. Крепкие мужские руки взялись за заколоченные ставни, вырывая доски вместе с гвоздями. Огонь полетел внутрь дома. Раздались крики. Дом в считанные мгновения превращался в настоящее пожарище. Пламя гудело, набирало силу и отрезало все пути к отступлению. Только тогда люди на улице начали приходить в себя, осознавать, что же они сотворили. Из дома, в который вступило семеро, вышел только один.
Пожар угас сам собой и не распространился на остальную деревню, благо очаг находился на самой окраине. Но люди не почувствовали облегчения. Ощущение тяжкой вины по отношению к сгоревшим сельчанам не могло пропасть. Тем более что многие видели, как из огня полыхающего дома вырвалась обнаженная женская фигура с ребенком на руках и бросилась бежать прочь. Казалось невероятном, чтобы ведьма смогла избежать враждебной ей стихии, но бегство видели слишком многие.
- А ведь она тогда оживила ребенка, - продолжал мужичек, - я видел, как он зашевелился. Это уже потом в дом полетели искры и он запылал. Не знаю, где они все это время прятались, но это точно ее сын.
На лица собравшихся было страшно смотреть. Люди будто мертвеца живого увидели. Они так не боялись, когда рассматривали Чудище. Теперь кто-то хватался за амулеты, кто-то наговаривал обереги, матери уводили детей.
Староста стоял, не в силах двигаться. Он был старше говорившего и прекрасно все помнил, за исключением подробностей о ребенке, которых попросту не знал. Мертвым не след возвращаться в мир живых, даже если это всего-навсего ребенок. Безгрешная душа отправляется к небесам, а вот ее место в опустевшем теле может занять лишь черная злобная сущность, противная и опасная доброму человеку.
- Что же делать будем, люди добрые? - вновь обратился староста к людям. Те стояла какие-то пришибленные, прятали глаза, расступались. Страх гнал их по домам - запереться, спрятаться от злой силы, невесть как вернувшейся из прошлого.
- Помилуй, батюшка, - наконец раздалось от собравшихся, - да неужто же позволим этому поганцу, силой черной призванного, вновь разгуливать по земле-матушке? Так сдюжим же, братцы, сжечь его и вся недолга. Мать то его, небось, окочурилась, вот он и вернулся мстить нам.
Поднялся легкий галдеж. Народ с энтузиазмом поддерживал прозвучавшие слова.
- Так и поступим, - староста выдохнул и посмотрел на близнецов, - молодцы, спеленайте-ка его. Принесите кто-нибудь смолы и огня.
Данила с Гаврилой не двинулись с места. Они переглядывались, переминались с ноги на ногу, но не спешили исполнять повеление. Братьев буквально трясло - в лицах ни кровинки, глаза расширенные. Казалось, они испуганы больше всех. Два огромных бугая без тени страха могли выйти - что против медведя, что против иного живого врага, будь того хоть несчетное множество. Но перед силами ведьмовства силачи пасовали.
- Да приложите его по башке, как давеча и делов-то! - выкрикнули из толпы.
Данила взвесил в руке вчерашний богатырский прутик, Гаврила заозирался, потом рванул к сараю и вскоре вернулся с оглоблей. Братья переглянулись, одновременно подняли свое оружие и ступили к Чудищу.
Но тут произошло то, чего никто ожидать уже не мог. Доселе никак не проявляющее себя чудовище открыло рот и зарычало - низко, утробно. Братья так и замерли с занесенными орудиями экзекуции. Но не сам рык поверг собравшихся в очередной шок, а то, что он сменился всхлипами, а затем:
- За что? - неловко и неумело проговорило существо. Тяжело давались ему слова. И звучали они подобно скрежету камней.
У близнецов непроизвольно отворились рты, да так и остались раззявленными.
- За что казните вы меня? - вновь проскрежетало Чудище.
- Он пытается нас зачаровать! - взвизгнула тетка Агафья. - Сначала картоху с курями давить, а теперь тут волшебство свое пользовать. Бей его, ребята!
Данила с Гаврилой очнулись, затем позакрывали рты и вновь двинулись на Чудище. Мужики в толпе тоже засуетились и разбежались по двору в поисках чего потяжелее, дабы подсобить.
Братья не собирались делить с кем бы то ни было бранную славу и по тому, не дожидаясь подмоги, одновременно попытались оглушить мерзкое чудовище. Не тут-то было. Веревки позволяли Чудищу двигаться в пределах настила. Оно не стало ждать, когда ему на голову опустится очередной кусок дерева, а атаковало само. Сначала бросилось в ноги Гавриле и сбило того на землю. Потом, завладело оглоблей и наотмашь садануло ею по ребрам Данилы. Молодец охнул и тут же, выронив дубину, завалился на бок.
Бабы голосили, мужики бежали к настилу кто с чем.
Чудище не мешкало. Оно ухватилось обеими руками сначала за один канат, дернуло его с невероятной силой и разогнуло металлический крюк, вбитый в бревно. Затем той же судьбы удостоился канат на второй руке. Подбежавшие первые мужики попытались утихомирить разбушевавшееся чудовище, однако тот час же были отброшены кусками каната, которые теперь свободно свисали с запястьев Чудища. Одним из них оно орудовало, как кнутом, держа обидчиков на расстоянии. Другая же рука была занята разгибанием очередного крюка. К тому времени, как все мужики вновь вернулись, неся в руках - кто что, перед ними уже стояло не притихшее сжавшееся создание, достойное разве что пинка, но опасный зверь, который почуял кровь и ощутил собственную силу.
- Я не делал вам зла, - прорычал зверь, - не делал!
Но его никто не слушал. Его окружали, брали в кольцо. Мужики выжидали, поудобнее перехватывая рогатины и цепы.
Чудище рванулось сквозь людей. Оно не защищалось и почти не уворачивалось. Тварь прорывалась подобно тарану, лишь немного прикрыв руками голову. Странно, но от вчерашней хромоты не осталось и следа - существо передвигалось на удивление проворно, плечами расталкивая всех, кто попадался на пути. Несколько ударов цепами ни сколько не замедлили его передвижения, а укол в бок рогатиной вызвал громкий рык и человек, ухитрившийся ранить зверя, вместе со своим оружием полетел в сторону. Упав, он больше не двигался.
Митька затаился за бочкой и с ужасом наблюдал за всем происходящим. Ему бы надо было давно бежать домой, да забиться в самый темный угол, но нет. Пропустить такое мальчик не мог. Он знал, как бы сейчас ни было страшно, потом он пожалеет, если струсит и убежит.
"Почему Чудище не разметало их всех в лесу? Они бы ничего не смогли сделать с ним", - Мелькали тяжелые мысли в голове Митьки. Странно, но сейчас ему было даже жалко чудовище. Мальчик попытался представить себя на его месте - изуродованным, без родителей, живущим в одиночестве в лесу... Нет, нет, слишком страшно получалось.
Занятый мыслями, Митька не сразу осознал, как оказался накрытым тенью. А когда понял и поднял глаза - вскрикнул, попытался отпрянуть, но было поздно. Огромная бугристая рука схватила его за шиворот и подняла над землей. Мальчик вырывался, как мог, но вс |
