Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было
хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли
товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать
взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала
и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику
или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к
елочке и скажут:
- Какая славная елочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко;
так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.
- Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы
широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили
бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не
хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером
проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько
являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но
прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось
обегать ее кругом.
"Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на
свете!" - думала елка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев.
Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз
трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья.
С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать.
Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что
их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
- Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:
- Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых
кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью.
Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.
- Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя,
это море? На что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.
- Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему
здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.
Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже
моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу.
Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои
ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
- Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе
меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?
- Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в
окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не
придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты
и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками,
игрушками и сотнями свечей!
- А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?
- Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
- А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще
лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять
рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в
прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую
комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то
еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно,
потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что?
Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!
- Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной
свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она
зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили:
"Какая славная елка!" - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в
самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было
дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с
родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше
не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а
может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.
Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то
голос сказал:
- Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу.
Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские
вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие
столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили,
наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так.
Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это
бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом
пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги
стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной
бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи
словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и
голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки,
совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались
среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми
блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно...
- Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! "Ах! -
подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда?
Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к
окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и
лето?"
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки
раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего
брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми
своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо
было ужасно.
- Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не
смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть
что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском... И тут
распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто
они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на
месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах
звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее
подарки.
"Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?"
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено
было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки
затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы
опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и
не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где
забытого яблока или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстого
человечка, и он уселся прямо под ней.
- Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, - сказал он, -
только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про
Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да
принцессу за себя взял?
- Про Иведе-Аведе! - кричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: "А я-то что же, уж
больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?" Она свое отыграла, она, что
ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а все
ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши,
закричали: "Еще, еще расскажи!", им хотелось послушать и про
ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая
стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. "Клумпе-Думпе
с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же
такое на свете!" - думала елка и верила, что все это правда, ведь
рассказывал-то такой славный человек. "Вот, вот, почем знать? Может, и я с
лестницы свалюсь и выйду за принца". И она радовалась, что назавтра ее
опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. "Уж завтра-то я не
буду так трястись! - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством.
Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе". Так,
тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
"Сейчас меня опять начнут наряжать!" - подумала елка. Но ее волоком
потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в
темный угол, куда не проникал дневной свет.
"Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут делать? Что я могу тут
услышать?" И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала.
Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; на чердак никто не
приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол
несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней
как будто окончательно забыли.
"На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела и покрылась снегом,
люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до
весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только
тут не было так темно, так страшно одиноко... Хоть бы один зайчишка какой!
Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть
даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки
ужасно одиноко здесь наверху!"
- Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще
одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям.
- Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы просто благодать! Правда, старая
елка?
- Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много деревьев куда старше меня!
- Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? - Они были ужасно любопытные.
- Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была
когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока,
где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?
- Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю лес, где солнце светит и
птицы поют!
И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали
и, выслушав елку, сказали:
- Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
- Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими словами. - Да,
пожалуй, веселые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и
свечами.
- О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка!
- Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу только нынешней зимой!
Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
- Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на следующую ночь привели с
собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка рассказывала, тем яснее
припоминала все и думала: "А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но
они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу
за себя взял, так, может, и я за принца выйду!" И вспомнился елке этакий
хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для елки настоящий
прекрасный принц.
- А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.
И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово. И мыши
подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две
крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень
огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый счастливый вечер всей
моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
- Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще - со шпиком, с
сальными свечами? Истории про кладовую?
- Нет, - отвечала елка.
- Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце
концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: - А все ж хорошо было,
когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю!
Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как
только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось... Да, это было
утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку
вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же
поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
"Ну вот, это начало новой жизни!" - подумала елка. Она почувствовала
свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так
быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что
стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь
перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки.
"Вить-вить! Вернулась моя женушка!" - щебетали они, но говорилось это
не про елку.
"Уж теперь-то я заживу", - радовалась елка, расправляя ветви. А
ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве
и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и
сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и
так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
- Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! - сказал он и стал
топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и
пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую
юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким
удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
- Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я радовалась, пока было
время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка; жарко запылали они
под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох
был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись
перед ним и, глядя в огонь, кричали:
- Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то
солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и
сказку про Клумпе-Думпе - единственную, которую слышала и умела рассказывать...
Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда,
которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой
все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми
историями.
