Когда-то давным-давно у нас в доме жила кошка Федя. Совсем маленькой брат принёс её с молокозавода, где работал. Там, у живущей при одном из цехов кошки, родились котята. Вскоре они подросли, и рабочие разобрали их по домам. Брат долго уговаривал маму взять одного котёночка и часто повторял: - Знаешь, какие у него умные глазки! Я буду звать его Федькой! – и как-то раз взял да и принёс его. Вынул из-за пазухи чёрный комочек и осторожно опустил на пол. Стали искать блюдце, подогревать молочко, накормили, приласкали..., и стал Федька членом нашей семьи. Много позже выяснилось, что Федя – вовсе не кот, а кошка. Но к имени уже привыкли и менять не стали. Кошка охотно на него откликалась, и нам всем казалось, что так оно и должно быть: «Федя», «Феденька» - ну конечно же, женского рода! Федька часто нас забавляла. Она очень любила поспать, и мы шутя говорили, что она спит двадцать четыре часа в сутки. Обычно она устраивалась где-нибудь повыше на шкафу или на полке вешалки, чтобы её никто не беспокоил. У неё была одна интересная особенность: она всегда с охотой откликалась на своё имя. Разоспится, бывало, и не слышит даже, что к нам кто-то пришёл, а мы тут ей: - Фе-е-дя! Не стыдно? Опять гостей проспала? - Голова с ещё зажмуренными глазами поднималась, встряхивалась ото сна и раздавалось: - Урр-рр!.. - Посмотрит на нас, нет, ничего не предлагают, и опять глаза зажмуривает. Только она задремлет, мы снова: - Федя!- Она опять с готовностью: - Урр-рр! – Вот, мол, я! Тут!.. - Ну как было не погладить такую умницу? Этот её возглас иногда был совсем другого оттенка. Федя была очень самостоятельной и независимой кошечкой. Даже на руках мы не могли держать её, сколько хотели. Когда ей надоедало или она вдруг решала вы- брать себе другое местечко для отдыха, она издавала своё «Урр-рр» грубовато- недовольным тоном, будто мы ограничивали её свободу, и резко спрыгивала с колен. Когда мы уходили на работу, Федька спала целыми днями. Но во сне она всё равно ждала нас. Вечером, с нашим приходом, она оживала, веселела и подолгу играла с нами. Поманишь её какой-нибудь верёвочкой, и она может без устали носиться за ней по всей комнате. А иногда затаится за креслом или за диваном и неожиданно выскакивает оттуда, стремясь ухватить верёвочку за самый кончик и, уже зацепив когтями, начинает быстро-быстро кусать его. А стоило угостить её кусочком сосиски, как она превращалась в настоящую хоккеистку: её правая передняя лапка сразу же изгибалась словно клюшка, миг – и сосиска уже летит впереди Федьки с неимоверной скоростью. Она гоняла её до тех пор, пока совсем уж не изваляет и не замызгает. И только потом аккуратно, неспешно её съедала. Весь вечер она была у нас на глазах. Может, ей казалось, что мы и собираемся вместе только для того, чтобы полюбоваться ею? Во всяком случае, ей очень нравилось, что мы веселимся и радуемся вместе с ней. Федя подросла и научилась запрыгивать на пианино. Однажды она совершенно неожиданно увидела в нём, как в зеркале, своё отражение. Себя она не узнала. Ей показалось, что там, внутри, находится кто-то ещё. Она потрогала отражение лапкой и долго вглядывалась в него, приблизив мордочку к самой поверхности и касаясь её своим влажным носиком. Потом она побежала по закрытой крышке к самому краю, и ей казалось, что рядом с ней кто-то бежит. Тогда она, захотев опередить, побежала ещё быстрее и, добежав до края, остановилась. Она посмотрела вниз, на пол, но никого не увидела. Беспокойно оглянувшись, она присела на задних лапках и запрыгнула на самый верх инструмента. Призывно мяукнула и долго прислушивалась, не откликнется ли кто? Ответом ей была тишина. Потом Федю что-то отвлекло и она забыла о происшедшем. Но еще в течение месяца или двух она несколько раз подходила к чёрной блестящей поверхности, всматривалась в неё и, немного постояв, с недоумением отворачивалась. Встреча с незнакомцем так и не состоялась. Федька обиделась и потеряла к отражению всякий интерес. Она перестала его замечать. Есть Федя любила всё, отворачивалась только от речной рыбы. Наверное, запах тины не нравился. Мы покупали ей морскую, свежезамороженную и отваривали. Но любимой едой, конечно же, у неё было мясо. Был случай, когда мама, придя с работы, оставила сумку с продуктами в кухне на табуретке, а сама пошла переодеться. В сумке находилась купленная к празднику колбаса. Федя решила, что оставленная сумка – это уже праздник. Она пристроилась на самом краешке табуретки, приподнялась, поставив передние лапы на сумку, вся вытянулась и достала зубами до верхнего края торчащей из сумки скалки. Ей удалось откусить несколько раз, но тут на кухню вернулась мама. Она остановилась в дверях и укоризненно сказала: - Фе-е-дя!.. - Федя быстро соскочила с табуретки и поспешила удалиться. Она и сама чувствовала, что виновата. Время обеда Федя старалась никогда не пропускать. В ожидании лакомого кусочка она всё время вертелась вокруг стола и тёрлась о ноги. Чуть только услышит, что хлопнула дверца холодильника, стремглав несётся на кухню. Если же хотела есть, молча садилась рядом с холодильником и терпеливо ждала, когда же, наконец, его для неё откроют. Наведывалась она на кухню и в наше отсутствие. Как-то раз она вдруг заметила, что между оконными рамами был оставлен стакан с молоком. Федя, конечно, не знала, что молоко специально оставили для сквашивания. Но, может быть, она подумала, что про стакан с молоком забыли? Или оставили для неё? Так или иначе, но она запрыгнула на форточку, скользнула лапами по стеклу вниз. Очутившись рядом со стаканом, она понюхала его, и, не удержавшись, с удовольствием полакала уже готовой простоквашки. Когда она вернулась в комнату, преступление, как говорится, было у нее «на лице». Вся её мордочка была усыпана маленькими круглыми белыми капельками. Федя торопилась и нечаянно забрызгалась. Случилось так, что однажды наша Федя выпала из окна. Мы жили на пятом этаже большого многоквартирного дома. Брат принёс Федьку в середине лета, и к этому времени ей было уже более полугода. На ужин мы часто кормили её рыбой. После еды она тщательно вылизывалась, и её шёрстка начинала блестеть. После нескольких таких «угощений» шерсть, казалось, пропитывалась рыбой насквозь, и время от времени мы Федьку купали. Воды она совсем не боялась и даже, бывало, сама запрыгивала в ванну, когда туда для кого-то из нас уже наливалась вода. Летом она могла подолгу лежать в прохладной раковине, а когда мы по утрам умывались, забегала полакать воды прямо из-под крана. Как обычно после купания, мы вытерли Федю полотенцем и сунули под настольную лампу сушиться. Ей было тепло, она млела, жмурилась от света и бесконечно долго вылизывалась, приглаживая языком каждый свой волосочек. Когда же она высохла, мы выключили свет и легли спать. Но наша Федя вдруг принялась вовсю играть. Она долго шуршала чем-то в кладовке, что-то роняла там и гоняла по полу. Было слышно, как она прыгала с кровати на стол, со стола на шкаф… В какой-то момент мама вдруг заметила, что в квартире стало тихо. Она разбудила нас, и мы стали искать и звать Федю. Сначала мы подумали, что она нашла себе где-то укромное местечко и там уснула. Но она не откликалась. Форточка в маленькой комнате была открыта настежь, и брат предположил, что она в порыве веселья могла через неё выскочить на улицу. Мы погасили свет, распахнули все окна и стали вглядываться вниз, в темноту. На самом ближайшем к подъезду дереве мы увидели чёрный пушистый ком. Мы сразу закричали хором: - Федя! Федя! - Федя подняла голову вверх, увидела нас и мяукнула. Брат быстро побежал по лестнице, выскочил на улицу и, сняв Федьку с дерева, принёс домой. Шерсть на ней топорщилась и на морозе вся покрылась инеем. Она пробыла на улице около получаса, но, как ни странно, после этого даже не кашлянула. А утром, идя на работу, я нашла на снегу под нашими окнами четыре глубокие круглые дырочки от Фединых лап. Она упала на снег, испугалась и, чтобы избежать большей опасности, сразу же влезла на дерево. С тех пор она из окна не выпрыгивала ни разу, но высоты не боялась и уже с весны смело расхаживала по перилам балкона к ужасу гуляющих во дворе бабушек. Тот случай, с прыжком в темноту, был первый, когда Федя побывала на улице. Инстинкт подсказал ей, что спасение – на дереве. Выпускать её на улицу мы стали только летом. Сначала она гуляла в газончике, нюхала травку, а потом, осмелев, освоила весь двор. Через какое-то время мама и брат переехали в частный дом. Брат очень хотел, чтобы Федя жила с ними. Я завернула ее в одеяльце и отнесла. В пять утра вдруг раздался звонок в дверь. На пороге стояла еле живая мама с Федей на руках: - Забери… Всю ночь не спали… Она бросается в страхе на стены! Я уж и поводочек ей сделала, по двору водила, знакомила, она и там мечется… Федя пожила у меня несколько месяцев, родила котят, и я снова попробовала отнести Федю. Только уже вместе с котёночком, которого мы не отдали, а специально оставили для одного из друзей брата. И Федя уже от котёночка не ушла. А новый дом восприняла так, будто уже здесь давно когда-то жила. Кстати сказать, Федин котёночек прожил у друга 19 лет! Я часто ходила к родным в гости. Федя меня узнавала. Брат рассказывал, что жить в деревянном доме ей очень понравилось. Она уходила гулять через форточку и через неё же возвращалась. Иногда она любила пошутить: выскочит на улицу, обежит вокруг дома, сядет снаружи у входной двери и мяукает. Впустите, мол, давно гуляю, замёрзла… Через форточку же в гости к Федьке захаживали соседские коты. Иногда они поступали уж совсем не по-товарищески, съедая всю еду из Фединой тарелочки. А иной, наевшись, прямо в кухне и засыпал. Приход брата заставал «гостя» обычно врасплох. Спросонья тот никак не мог вспомнить, каким же образом входил в дом, и метавшегося по кухне кота брат обычно выпроваживал через широко открытую дверь. Федя научилась ловить мышей в подполье. Уж не знаем, ела ли она их, но иногда брат находил их на полу около своей кровати. Наверное, Федя «отчитывалась о проделанной работе», а может, напоминала, чтоб не забыли похвалить.
Дата публикации: 12.11.2012 (22:33)| Просмотров: 4762
| Рейтинг: 5.0/1 |
