– Ужас, – говорит бабушка. – Просто ужас. Ну что это? Что это? Что? При каждом «что» бабушкин палец стучит по тетрадке. А мне кажется, что по моей голове. – Что это?! Тук. – Что?! Тук. – Буква «П». Большая, – тихо, но уверенно отвечаю я. Я, конечно, не всегда бываю уверена в своих буквах. Если я что-то пытаюсь изобразить по-письменному, я часто потом сама не могу понять, что же такое накорябала. Но тут-то я целую страницу заглавной буквой «П» исписала, неужели я её не узнаю? – «П»? – начинает медленно закипать бабушка. – Вот эта буква, по-твоему, – «П»? А почему с неё шляпа свалилась, как со старого трухлявого гриба? Сразу видно, что бабушка Дина никогда в лесу не бывает. Вовсе со старых грибов шляпки не сваливаются. – А эта? – продолжает бабушка. – Она вприсядку пляшет? А вон та? Кланяется? Кому? И почему у них у всех – у всех! – одна нога в три раза короче другой? Боже, что за почерк! Твоя мама окончила школу с золотой медалью. Папа тоже. А ты? Ты уронишь честь семьи! Я представляю скучную пыльную дорогу, по которой я медленно тащусь в школу. В руке у меня целый пучок ленточек, на которых болтаются большие золотые медали. На каждой написано «Честь семьи». Я иду и одну за другой роняю их в густую мягкую пыль. Они лежат там, грустно поблёскивая, а я плетусь дальше. Ну что я могу сделать, если буквы у меня такие уродские получаются? Большая письменная «Т» похожа на сломанную табуретку, «Ж» – на взбесившегося жука, а «Ш» – на старый покосившийся забор.
Вечером, когда мы все вместе сидим в комнате и пьём чай после ужина, я спрашиваю: – Пап, а за что тебе золотую медаль дали? – Медаль? Какую медаль? А-а-а! Ну-у… Ты разве не знаешь? Золотые медали дают чемпионам. Я занял первое место в чемпионате мира по учёбе! – Пф-ф! – возмущённо пфыкает бабушка и уходит на кухню мыть посуду, «чтобы не слушать эти глупости». – Мам, а ты? Ты, наверное, очень хорошо училась? – А я… а я… – Мама косится в сторону кухни. – А я вообще в школу почти не ходила! – Как это? – А вот так. Пришла я в первый класс. Взяла с собой котёнка Ластика. – Котёнка-то зачем? – Как зачем? Я к тому времени уже и книг прочла целую кучу, и задачи решала, и писала нормально. А Ластик ничего не умел, даже почти не разговаривал. Так кому из нас школа была нужнее? Ну и вот. Прихожу, а мне учительница Юлия Сергеевна говорит: «С кошками в школу нельзя». Представляете?! – Представляем, представляем, – кивает папа. – Я ответила: «Ну тогда мы с Ластиком дома учиться будем». И ушла. Юлия Сергеевна через несколько дней пришла к нам домой, а я за это время уже все учебники выучила. Ответила я ей всё, она мне вывела пятёрки по всем предметам. А я так целый год в школу и не ходила, я Ластика обучала. Так что к лету и он всю программу за первый класс усвоил. Поэтому во второй я уже спокойно пошла без него. Прихожу – а там стены в ярко-розовый цвет покрасили! Представляете?! – Представляем, представляем, – говорим мы с папой. Мы знаем, как мама не любит розовый цвет. – Я сказала: «Извините, но я тут учиться не могу. У меня на розовый цвет аллергия, я от него кашляю, чихаю и у меня уши пупырышками покрываются». И убежала. Юлия Сергеевна пришла опять к нам домой через неделю, и я ей все учебники за второй класс пересказала. А потом от нечего делать выучила наизусть собрания сочинений Льва Толстого, Достоевского и Гоголя. И ещё Диккенса на английском языке. И подумала: хорошо бы в школе стены перекрасили, я бы тогда пришла и эти выученные книжки рассказала. Вот бы все обрадовались! А тут как раз и лето кончилось, я пошла в третий класс. Смотрю – стены такого приятного бледно-жёлтого цвета. И я решила остаться. Сообщила учительнице, что буду наизусть рассказывать классу Толстого и Диккенса, а она может отдохнуть. Юлия Сергеевна на меня как-то странно посмотрела и сказала: «Иди, Нелечка, домой. А я к тебе приду через неделю». Я пожала плечами и ушла.
– Наверное, ей просто нравились фирменные пирожки твоей мамы, поэтому она так охотно к тебе домой ходила, – комментирует папа и берёт очередной бабушкин пирожок. Они действительно очень вкусные. – Мам, а в четвёртом классе ты тоже не училась? – А в четвёртом классе никто не учился! Мы через него перепрыгнули! – Как это – перепрыгнули? – А вот так! – Мама встаёт и перепрыгивает одну из полос на полу. Садится и объясняет: – Понимаешь, мы учились не одиннадцать лет, как сейчас, а десять. Но при этом у нас была уже не десятилетка, как до нас, а одиннадцатилетка. Поэтому один класс мы пропускали и из третьего переходили сразу в пятый. Ну и вот. Пришла я в пятый класс. А Юлии Сергеевны нет! Вместо неё целая толпа учителей – по всем предметам разные! Представляете? – Представляем, представляем, – улыбается папа. – То один, то другой… Мелькают туда-сюда! А я же дома привыкла сидеть, там тихо, спокойно. У меня в глазах замельтешило, голова закружилась! И я сбежала. А через неделю все учителя к нам домой заявились. Может, им Юлия Сергеевна посоветовала. – И про пирожки шепнула, – подсказывает папа. – Ну, я им всё ответила, они мне пятёрки за год вывели, пирожки съели и ушли.
– Так ты больше вообще, что ли, в школу не ходила? – Наоборот! Я в шестом классе целых три дня училась. Я подумала, что много учителей – это не так уж страшно. Я же с ними дома поближе познакомилась, они ничего так оказались, нормальные. В общем, пришла я в школу… и влюбилась. – Так-так, – приподнимает брови папа. – Ага. В Лёшку Пушкина. Три дня я все уроки на него смотрела. А на третий день после школы я увидела, как он жуками кидается. – Как это – жуками? – Ну вот так! Живыми жуками! Наловит их, а потом кидает об асфальт. Или в кого-нибудь. А ещё Пушкин. Эх… Ну и всё. И прошла любовь. Я представляю несчастных жуков, которые валяются на асфальте, растопырив лапы, как моя буква «Ж», и очень хорошо понимаю маму. – А в седьмом классе нас в первый же день повели на экскурсию в музей естественной истории. Там оказалось ужасно интересно. Гораздо интереснее, чем в школе. И я решила там остаться. На весь год. Изучала там всяких животных, современных и ископаемых. Ну и учебники там же в музее выучила – дней за пять. А мама мне туда пирожки носила. И когда учителя пришли пятёрки ставить, я с ними пирожками поделилась. – Прямо в музей пришли? – Ну да. Но в восьмом классе я опять в школу отправилась, как положено! И тут в меня Толик Тимофеев влюбился. Это был настоящий кошмар. Он все переменки ходил за мной и нудил: «Нелька, а хочешь, я директора за нос укушу? А хочешь, я муху проглочу? А хочешь, я кому-нибудь в лоб дам?». И на уроках покоя не было. Он мне всё время записки передавал: «Хочешь, я в лампочку выстрелю?», «Хочешь, я географичкину сумку спрячу?», «Хочешь, я в столовке всю посуду перебью?». А потом на перемене опять начинается: «Хочешь, я Пушкину кисель на башку вылью?», «Хочешь, я на парте твой портрет нацарапаю?» И когда он спросил: «Нелька, хочешь, я в окно выпрыгну?», я не выдержала и сказала: «Нет уж, лучше я сама выпрыгну!» И выпрыгнула.
– Ой! – Да это на первом этаже было. Я выпрыгнула и домой пошла. Ну и не вернулась уже. А дальше всё как обычно было. – И в девятом тоже? – Нет, девятый класс я проспала. – Проспала первое сентября? – Да нет, весь год почти. Так мне вставать лень было! Зато в конце года проснулась бодрая такая! И побежала в школу сдавать экзамены. – И, конечно, их все на пятёрки сдала, – уточняет папа. – Само собой! Да они ерундовые были. Зато в десятом классе мне тяжелее всего пришлось. Меня посадили с Валькой Балабиной, а она на уроках беспрерывно ела – пончики там всякие, кексы и даже бутерброды с колбасой. И так это всё пахло, что я от запаха начала толстеть. За три урока поправилась на сорок восемь килограммов, и меня срочно отправили домой: побоялись, что после четвёртого урока уже не смогут меня в дверь выпихнуть. По дороге из школы я стремительно худела и под конец стала такая лёгкая, что последние метры уже не шла, а летела. И дома ещё несколько дней под потолком болталась, и мама мне туда пирожки подавала – откармливала меня. Ну и учебники я, как обычно, почитала, прямо под потолком, а когда спустилась, учителя пришли, и я им всё ответила.
– Так-так, – ухмыляется папа, – а что же было в одиннадцатом классе? Наверное, что-нибудь совсем выдающееся. – Нет, в одиннадцатом мне родители сказали: «Знаешь что, доченька? Походи-ка ты в школу. Всё-таки выпускной класс». Ну, я и пошла. Села подальше от Вальки, Толика и Лёшки. И ходила целый год. Учителя так поразились, что дали мне медаль. За героизм.
И тут вдруг раздаётся какое-то клокотание. – Да как ты… да как ты… да это… да ты… да как… да как ты могла выдумать такое! Прекрати немедленно! И это моя дочь! Такое сочиняет! Лёля, не слушай её! Она вообще школу не пропускала, всегда была примерной ученицей! Это бабушка, оказывается, стоит в дверях и уже давно мамин рассказ слушает. И прямо задыхается от возмущения. А мама смеётся: – Всегда была примерной, говоришь? А забыла, как я тебе в третьем классе на новогоднем празднике при всех родителях язык показала? И ты сказала, что чуть со стыда не сгорела. А как в пятом классе мне каждый день в дневник замечания писали, за то, что я на уроках болтала и с учителями спорила, не помнишь? – Да что же ты такое говоришь?! При ребёнке! Это же непедагогично! Ты же… ты же… ты роняешь честь семьи! И я подумала: если мама роняет честь семьи, значит, ничего страшного в этом нет. Значит, и мне можно. Немножко.
