Про Бабаку Косточкину (Глава 1)

(повесть для детей)

Глава 1

У кого воля сильнее

Физрук нам сказал как-то:

- Одно дело – борьба с противником,  другое – с самим собой. Это две разные ипостаси.

Мы тогда зачет сдавали – через козла на маты прыгали. Все прыгнули кроме освобожденных и Колготковой Нинели. Она от козла отвернулась и в окно глядит. А там монтер в полуботинках на столб лезет – рисковый человек. Физрук говорит:

- Не отбивайся от коллектива, Колготкина. Смелей! Усилие воли творит с людьми чудеса!

- Она КолгткОва! – обижается Виртуозов. Виртуозов в Нинель влюбленный.

А Ваграм Айрапетович – наш физрук - а Ваграм Айрапетович ему:

- Это фонетика, друг мой ситный. А мы тут физиТческую культуру тела развиваем. Бороться учимся, себя побеждать. Правильно я говорю, Колготкова?

- Я же не пластичная, вы же сами  на педсовете сказали,  - а у самой от внутренней борьбы голос трясется… - У вас нету козлика поменьше?

Вот и я теперь вместо того, чтобы решительно нажать на пимпочку звонка, отчаянно воюю с собой. И вот он результат: титаническим усилием воли я таки на нее жму. Ваграм Айрапетович сейчас бы мною гордился.

Дверь открывает папа, и я мысленно торжествую. Мама нам сейчас ни к чему. Разговор будет сугубо мужским.  Папин подбородок в мыльной пене, и папа похож на портрет Хемингуэя, который висит в спальне для прикрытия рыжего пятна на обоях Папа пристально глядит сначала на меня,  потом на собаку. Некоторое время мы молчим. Нам обоим делается неловко.

- Кто это, сын?

- Я тебе сейчас все объясню, - с готовностью отзываюсь я. - Она там во дворе, на люке канализационном сидела, а я мимо шел. А у нее глаза такие пессимистичные, и я подумал, что, наиболее вероятно, ей негде жить. И я ей говорю: «Ты чьих будешь?» А она мне…

- Повторяю вопрос: сын, кто это?

Тут я сдаюсь и свожу заготовленную ответную речь к минимуму:

- Собака.

Папа вдруг приходит в изумление.

- Ну нет! Это не собака никакая. Это бабака какая-то. У нее где морда?

Собака отворачивает заросшую морду и скорбно глядит в пол.

- У нее даже ушей приличных нет. А хвост?

- А что хвост? – недоумеваю я.

- Где, я у тебя спрашиваю, у нее хвост?

- Не горячись, папа, - говорю я. – Она тебе  сама сейчас все объяснит.

Я легонько подталкиваю собаку вперед:

- Давай, как мы договаривались… Не тушуйся!

- Видите ли, - неуверенно начинает собака картавым басом, - дело в том, что ваш сын зрит в самый корень: мне действительно негде жить.

- Так, а я здесь причем? – папа глядит на нее сурово. Иногда он непоколебим.  – И вообще, вы хоть представляете, в какую щекотливую ситуацию  меня ставите? Посреди бела дня врываетесь, голосом Федора Шаляпина со мной разговариваете. Это нормально, по-вашему?

- Папа, ее детство в семье потомственного логопеда прошло. У нее прикус неправильный был, а он исправил и разговаривать ее научил.

- Все так, - кивает собака. – Все так.

- Ну… - папа мешкает, не зная, чем еще крыть. Вообще-то он человек старой закалки и стальных нервов, но непоследователен в поступках  и мягкосердечен порою до крайности. – Это дела, тем не менее, не меняет. Вы проходите, конечно,  сейчас я чайник поставлю. Погреетесь… пока мама не пришла… Там в холодильнике винегрет остался. Вы любите винегрет?  

- Премного благодарна, - отвечает собака и идет на кухню.

- Папа, ты не волнуйся, маму я возьму на себя, - шепчу я и  в порыве нежности дружески хлопаю его по плечу. Мы оба чувствуем единение.

- А где у вас тут можно руки помыть? – раздается из кухни.

- Минуточку! Я вам сейчас полотенце чистое принесу, - спохватывается папа и убегает в ванную.

Нет, как ни крути, а папа у меня выдающийся. Он врач-психиатр. А мама артистка.

Вот так Бабака появилась у нас в квартире. А Нинель в тот раз, кстати, через козла все-таки прыгнула - на нее класс надавил – и ногу сломала. А монтер – ничего. Провода починил и слез.